Друзья и родители

Когда Вадик вместе с шофером прошел на перрон, пассажирскому на Одессу был дан последний звонок. Шофер с коробкой побежал к вагону, где его уже ждали. Вадик же примкнул к группе садящихся в другие вагоны и, когда раздался предупредительный гудок паровоза, он уже был на подножке. Старичок-проводник, как видно, с кем-то спутал Вадика и, чтобы мальчик не сорвался с подножки, подтолкнул его в тамбур.

В вагоне не было света, и пассажиры размещались по своим местам в темноте. Вадик забрался на одну из верхних полок, снял пальто и калоши, но сообразив, что здесь у него могут потребовать билет, тут же перебрался повыше, на багажную.

На случай проверки билетов и пропусков он приготовился сказать неправду. Он скажет, что едет с папой, но не знает, в какой вагон вошел отец. Если начнут искать отца, будет правдоподобно, если он скажет, что папа, наверное, не поехал потому, что потерял сына на станции. «А в общем, будь что будет», – решил Вадик и принялся устраиваться на ночлег. До Одессы ехать одну ночь.

Положив калоши под голову, а на них шапку, он расправил пальто так, чтобы одну полу подостлать под себя, а другой укрыться и лег. Сырой цигейковый воротник пришелся к лицу, и мальчик подвернул его. Но под боком оказалось что-то твердое. Вадик сунул руку в карман – в нем яблоко. То самое румяное яблоко, которое еще утром положила мама. Одно такое он съел на перемене, а про это забыл.

Вадик поднес яблоко ко рту, но есть не стал: оно было последним напоминанием о доме, о маме. Казалось, даже тепло маминых рук еще сохранилось на этом яблоке. «Как только она успела так быстро измениться?»

Чем больше он думал о родителях, тем обиднее ему было за себя: «Хоть бы седьмой класс закончить дали!» Как ни старался Вадик обвинить во всем отца и оправдать маму, все же она тоже была виновата. «Разве это хорошо, что мамы от своих детей отказываются? – думал он. – А самое главное, почему она никогда не говорила мне, а сказала папе, что ей сын не нужен? Ну и пускай живет одна», – решил он, засыпая.

25

Был на исходе третий день безрезультатных поисков, когда Мария Андреевна вошла в свою нетопленную и опустевшую квартиру, напоминавшую ей заброшенный склеп. На столе рядом с ключом она увидела письмо в желтом конверте. Вместо адреса на нем рукою мужа было начертано одно лишь слово: «Саяновой».

Готовая к новому удару, усталая женщина опустилась на табурет. Ей показалось, что муж сообщает ей что-то ужасное о сыне, и трясущимися от волнения руками она вскрыла письмо.

«Ставлю тебя в известность, что заявление о расторжении нашего брака мною уже подано. Расходы беру на себя. На сына будешь получать алименты, квартира останется за тобой.

Н. Саянов».

Мария Андреевна вложила записку в конверт и с пренебрежением бросила его на подоконник. Зато ключ, который был оставлен Вадиком, а не мужем, как она думала раньше, причинил ей сейчас новую гнетущую боль. И она, одетая и безмолвная, забыла о еде и времени. Неизвестно, сколько бы могла она просидеть в таком состоянии, если бы не постучали в дверь. Она тяжело поднялась, открыла.

Энергичный голос, ожививший квартиру Саяновых, принадлежал пожилой женщине с портфелем, набитым ученическими тетрадками. Это была учительница.

– Почему Вадика нет в школе? – спросила она.

Саянова видела Варвару Трофимовну всего лишь один раз на родительском собрании в начале второй четверти. Ей не хотелось, чтобы в школе стало известно о побеге сына, но что сказать?

– Он дома?

– Нет, ушел из дому, – ответила растерявшаяся мать.

– Как это ушел?

Вместо объяснения, закрыв лицо концом шарфа, мать разрыдалась. Учительнице пришлось прежде успокоить мать, а затем выяснить, что произошло с учеником.

– Я его даже в морге, искала, – закончила свой рассказ Саянова.

– Позвольте, но где же в это время был ваш муж?

Вместо ответа Мария Андреевна подала ей записку.

Саянова готова была снова расплакаться, но вопрос учительницы, будто лекарство, отрезвляюще подействовал на нее.

– Скажите, а Вадик записки не оставил?

– Нет. Вот только ключ от двери…

– Вы в портфеле его хорошо посмотрели?

Оказалось, что мать и не догадалась заглянуть в портфель сына.

– Ну вот, полюбуйтесь! – учительница полистала дневник и, задержавшись на последней исписанной страничке, прочла вслух: «Папа и мама! Я ухожу от вас. Я не буду вам мешать. Живите для себя! Вадик!».

– Ой, Варвара Трофимовна! – закричала Саянова. – Что он мог с собой сделать?

– Успокойтесь и возьмите себя в руки!

Стараясь не показывать виду, что сочувствует Саяновой, учительница еще раз перелистала странички дневника. Но, когда мать разрыдалась снова, подошла к ней и, взяв за плечи, сказала ласково:

– Не надо так, не надо. Вадик обязательно найдется! Мальчик не иголка.