Друзья и враги Анатолия Русакова

Анатолий задумчиво шагал к дому Ушкова. Интересно, какая мать у Леонида Ушкова? Тогда, в детской комнате милиции, Леонид наобещал много, лишь бы не вызывали его мать, лишь бы не сообщали ей ничего, так как у нее больное сердце.

Дверь открыла девочка. На вопрос об Ушкове она показала на дальнюю дверь в коридоре. Анатолий постучал и вошел.

У окна сидела опрятная женщина и шила на машинке. В комнате было прибрано, уютно. На диване лежал Леонид Ушков в той же курточке на «молнии» и, подперев голову рукой, читал. Он так увлекся, что не заметил прихода гостя.

— Леня, — позвал Анатолий.

Подросток вскинул голову, затем поспешно вскочил. Книга упала на пол. Не подняв ее, он метнул быстрый, встревоженный взгляд на мать.

— Пошли на занятия автокружка, — сказал Анатолий первое, что пришло ему в голову. — Собирай вас поодиночке…

— Идем! — Ушков торопился поскорее уйти.

— Ты надолго? — обеспокоено спросила мать. Она посмотрела на Русакова. — А вас я что-то не помню. Вы бывали у нас?

— Нет. Я — Анатолий Русаков, шофер. Занимаюсь с ребятами… С Леней недавно познакомились…

Когда за ними захлопнулась дверь квартиры, Леонид поспешно спросил:

— Меня вызывают? Туда?

— Да нет же, — с досадой ответил Анатолий. — Никто никого никуда не вызывает. Просто я зашел тебя проведать.

— Так сказать, слежка на дому? — Ушков дрожащими пальцами провел по русым волосам.

— Чепуха! Вот что, никакого автокружка, к сожалению, нет. Просто я хотел тебя повидать. Пройдемся.

— А зачем? Если я не нужен по делу, то пойду дочитывать интересную приключенческую книгу Уоллеса. Достал ее в «чертовой читалке» под большой залог. Должен вернуть не позже семи вечера. Если просрочу, то надо платить штраф.

— В «чертовой читалке»? — заинтересовался Анатолий. — Это что за штука?

— Да так… Ничего особенного, — неохотно ответил Ушков. — Ну, если я вам не нужен, то пойду…

— Погоди. Есть дело, — резко сказал Русаков.

— Так и надо было говорить, — насмешливо пробормотал Ушков.

Леня молча следовал за Анатолием. На улице было людно. Они вошли в небольшой сквер на улице Герцена, уселись на скамью.

— Вот что, Леня, — начал Анатолий. — Я парень бывалый, бригадмилец. Слушал я тебя там, у лейтенанта Хлопунова, ты говорил честно и прямо, от сердца, а сейчас ершишься. Я тебя что-то не пойму. В чем дело?

— Да ни в чем… Ну, читал книгу, а тут на самом интересном месте пожалуйте бриться. Я слушаю вас…

— Ну, слушай. Ушел ты тогда, а я и говорю лейтенанту: «Славный парень, запутался, и тяжело у него на душе, чувствую». А он: «И мне кажется, что так. Может, помочь ему надо, поговорить по-дружески». А сейчас сижу с тобой и думаю: какого черта я пришел? Другого парня вижу. Дружба у нас с тобой вряд ли получится, а так, для формы, не стоит. Это я тебе начистоту. Ты не фыркай, как кот, а скажи честно. Может быть, у тебя таких друзей вагон? Может быть, твоя теперешняя жизнь тебя веселит?

Ушков нервно продергивал то вниз, то вверх «молнию» на куртке. Нужен ли ему друг? Кому же не нужен настоящий друг? Но этот? Этому приказали дружить, вот он и явился. «Мероприятие». Парень он, может, и неплохой, да из милиции, стоит ли с ним связываться? А откажешься — доложит по начальству.

— Я второгодничал, и приятелей в школе у меня набралось уйма, — усмехнулся Ушков. — Всяких. Если позвоню им — откликнутся. Есть и такие, что нравоучения здорово умеют читать. Тоже в порядке шефства… Вы где учитесь или работаете?

— Мне здорово не повезло. Пришлось в колонии пробыть несколько лет.

— Да ну?

Анатолий рассказал о себе — о колонии, о вечерней школе, а закончил так:

— Ты в милиции говорил о своем желании поступить в мореходное училище. Но для этого надо иметь образование не менее семи классов. Поступай в вечернюю школу, где я учусь. Надо будет — помогу.

— А ведь это идея! — воскликнул Леонид. — И как это я сам не подумал о вечерней школе? Противно сидеть в нашей школе с мелюзгой, когда ребята, с которыми начинал, обогнали меня на два класса. Как на каторгу в класс идти…

— Учебный год начался, но ты просись в седьмой класс вечерней школы. Я поговорю насчет тебя. И вот что. Я не буду набиваться к тебе со своей дружбой, — не хочешь, не надо. Только один уговор… Я ненавижу ложь. Говори самое неприятное, только в глаза. Раз соврешь в серьезном деле, век не поверю. Я бываю иногда не в меру резким, хочу сказать прямо, а получается грубо. В случае чего ты не обижайся. Ну, подумай, а потом позвони, запиши телефон.

— Во-первых, спасибо тебе, — тихо проговорил Ушков, — за то, что ничего не сказал маме. А то я вначале испугался. У нее ведь больное сердце.

— Во-вторых?

— Обязательно поступлю в вечернюю. Но как же объяснить ей все это? Она же не знает, что я ушел из обычной школы, после второгодничества…