Друзья и враги Димки Бобрикова

Сергей Чуев Друзья и враги Димки Бобрикова

«Детская литература», 2023

Предложение

Август 1991 года

Летние каникулы предательски подходили к концу. Я вернулся из деревни от бабушки и деда в наш маленький южный город. В середине августа днем стояла жара, но вечерами уже потягивало свежестью, прибавлявшей волнения. Прохлада шептала о начале чего-то нового. В самом августовском воздухе витала мысль: так как раньше – уже не будет. Недаром когда-то на Руси первого сентября отмечали новогодние праздники. Ну а мы теперь празднуем начало школьных будней. Хотя… не уверен, что они убедительный повод для радости. Тем более что начинался учебный год для меня совсем необычно.

– Эй, Димка! – услышал я голос машущей мне руками пионервожатой Ларисы. Она жила в четвертом подъезде нашей пятиэтажки. – Зайди завтра в школу. Надо поговорить.

У Ларисы было доброе сердце, а это так нечасто бывает. Она мне нравилась. Сейчас все больше людей и не добрых, и не злых. Никаких. Потому что доброта и злоба требуют времени, а большинству людей некогда и по фигу на все и на всех. И еще мне кажется, что добрым человеком быть сложнее, а злым проще. Наорать или грубость брякнуть – много ума не надо. А вот доброе дело сделать – не каждый умеет. Это же еще придумать или почувствовать надо.

Лариса часто наш пионерский актив на школьных переменах угощала домашними пирожками с яблоками и поила чаем. Хотя ничего подобного делать ее никто не принуждал. Она любила возиться с нами. Разговаривала, помогала, весело смеялась, но в ее глазах часто читалась какая-то таинственная грусть. Это очень русская черта – радоваться, но не до потери пульса и сознания, не забывая во время веселья что-то глубокое и загадочное. Этим же еще больше подкупала и Лариса.

В школу я пришел утром следующего дня. В пустых коридорах чувствовалось приближение учебного года и пахло краской. За лето деревянные полы приобрели новый оттенок – цвет запекшейся крови, словно намекавший нам – оценки даром раздавать не планируют, а спрашивать на уроках будут с таким же напором, с каким фашистские оккупанты выбивали секретные сведения у наших партизан во время войны. Короче, муки ждут и нас, учеников, и учителей.

Кабинет вожатой привлекал уютом, но что-то здесь изменилось. Не знаю почему, вроде бы все как обычно: на стене висели многочисленные грамоты и благодарности, треугольный вымпел на подвязке «Пионерам Дона от пионеров Ставрополья». В углу на столе развернута будущая стенгазета, традиционно появляющаяся к Первому сентября. Широкими мазками гуаши контуром прорисовано: «Школьный прожектор». Я заметил, что прежнее название сократилось и третье слово – «перестройки» – исчезло. Видимо, все запланированное перестроить уже перестро или.

В центре стены на булавках распяли знамя пионерской организации. Перед ним на деревянной подставке – большой куст в глиняном горшке. Голова Ленина на знамени, заключенная в пятиконечную, пылающую огнем звезду, выглядывала из-за пушистых кущ аспарагуса. Справа читалось: «ГОТОВ!» И я задумался о том, к чему может быть готов Ильич[1] в кустах, но от этих мыслей меня отвлекла хозяйка кабинета.

Кипел блестящий приплюснутый электрочайник, похожий на луноход. Лариса, не спрашивая меня ни о чем, разлила ароматную заварку в низкие кружки с продолговатыми красными плодами на боку и надписью «60 лет СССР», добавила кипятка и пододвинула тарелку с печенье м.

– Краснодарский, – многозначительно произнесла она, – с ароматом лимона.

Я промычал в ответ. В чае с лимоном самое лучшее ведь не запах, а долька с остатками неразмешанного сахара. Ее можно засунуть в рот и съесть вместо десерта. Но сахара теперь в магазинах днем с огнем не сыскать, а лимоны продаются только на рынке у торгашей. Дефицит. Поэтому вместо настоящей цитрусовой дольки в чай предлагают только химический запах. Время, видать, такое – обманное. Наша бабушка так часто говорила.

– Димка, тут такое дело… – начала Лариса. – В пионерской дружине школы будут изменения. Юрий Никифоров оказался недостоин возглавлять нашу организацию.

Лариса грустно на меня посмотрела. Ее сообщение в моей голове вызвало полное непонимание: «Как это? Юрка? Кефир? Недостоин?» Он хорошо учился, активный был такой. Правда, мы с ним не очень дружили, но все же. Его отец, Геннадий Васильевич, у нас в школе раньше работал учителем истории. Жили они неподалеку в двухэтажках. Мама Юрки, круглобокая тетя Тоня, перед окнами их небольшой квартиры сажала цветы в палисаднике, поливала и из-за занавески сжигала взглядом всех, кто, проходя мимо, пытался сорвать головку ромашки или бархатцев. В крайних случаях цветочного вандализма слышался звук открывающегося окна. Обычно этого хватало, чтобы от уничтожителей красоты не оставалось и следа. Нагоняй получали даже девчонки, обрывавшие цветы с благородной целью – лепестки наклеивать на ногти вместо маникюра.