Друзья из Сары-Тепе

— Салам, здравствуйте, салам-алейкум, салам, салам… — Все, кто был в чайхане, стали пожимать археологам руки. Севке тоже пожимали. Вообще Севка заметил, что к археологам в городе относились с уважением, особенно к Борису Яковлевичу. Женщины улыбались ему застенчивыми и добрыми улыбками, мужчины подолгу трясли руки и приставали с бесконечными вопросами: «Сколько людей живёт на земле? Бывают ли в Ленинграде дни, когда Аллах не посылает дождь? Почему в Америке есть безработные? Какая марка телевизора лучшая?» Иногда такие вопросы задавали, что Анварка Уйгунов, мальчик из Севкиного класса, непременно бы сказал: «Приходи в базарный день — отвечу», что попросту означало: «Не приставай с глупостями». Но Борис Яковлевич так не говорил.

Вот и сейчас, не успели взобраться на широченные деревянные скамьи, на которых здесь пили чай, как их сразу окружили несколько человек.

— Не приставайте к людям, дайте им отдых! — кричал чайханщик, расстилавший посреди скамьи скатерть — дастархан.

— Уйди, шайтан! Заваривай чай, мой пиалы. У тебя своё дело, у нас — своё. Борис-ака, в каком государстве самый большой телескоп стоит?

Чайханщик в сердцах опустил на достархан поднос с фарфоровыми чайниками.

Все взяли по чайнику, налили в пиалы зелёный душистый чай, но пить не стали, а вылили обратно. Потом снова налили и снова вылили, до трёх раз. Потом стали пить. Севка делал, как все, раз тут такой обычай.

Пили вприкуску: кто хотел — с мелко наколотым сахаром, кто хотел — с изюмом, Севка — с тем и другим сразу. Но самым интересным в чаепитии было то, что, допивая очередную пиалу, оставшийся на дне осадок выливали прямо на пол. Поэтому Севка наполнял свою пиалу лишь до половины, чтобы чаще выплёскивать чаинки на дощатый настил. Потом ему надоело. А когда Борис Яковлевич заказал ещё семь чайников, Севка отодвинул свою пиалу и стал озираться по сторонам.

В дальнем углу чайханы он увидел Садуллу и того рабочего, что вечно что-то жевал.

— Борис Яковлевич, что он жуёт, резинку, что ли?

— Кто?

— Вон тот, в рваном халате, рядом с нашим хозяином сидит.

— А, Мурзаев. Это он нас-табак[16] жуёт, от которого дурман в голове делается.

— Значит, этот Мурзаев пьяница?

— Вроде.

— Зачем же вы его на работу взяли?

— Ну, не так-то просто найти людей на временную работу. К тому же работает он неплохо и дисциплину не нарушал.

Борис Яковлевич занялся переливанием чая, а Севка стал смотреть на Садуллу и Мурзаева. Он не слышал, о чём они говорили. А если бы услышал, то всё равно бы не понял, так как говорили они по-узбекски. А если бы и понял, то всё равно бы не заинтересовался.

— Брешут, что так просто землю перекидывают, — говорил Садулла. — Деньги они ищут. Деньги — отец всему. Деньги — что крылья, с ними лети, куда задумаешь.

— Правда твоя. Деньги нам отец и мать. На деньги сколько хочешь насу купить можно. Только взять их где? Не даются.

— Я тебе и говорю. Деньги — это крылья. Расправь и лети куда хочешь. На восток лети — найдёшь друзей, на запад лети — и там приятели.

— Правду говоришь, деньги — что мать, что отец родные.

— Вот-вот.

Хозяин бросил в пустую пиалу несколько монет — плату за чай — и подошёл к археологам:

— Бисмиллахи-рахмани-рахим.

— Садитесь с нами, Садулла Насырович. — Борис Яковлевич протянул ему пиалу. Садулла не спеша выпил чай, крикнул чайханщику, чтоб тот принёс ещё один чайник, но садиться не стал.

— Когда, уважаемый начальник, возьмёшь меня с собой? — спросил он по-русски. — Хочу видеть глазами Сары-Тепе. Пятьдесят лет не видел.

— Зачем вам, Садулла Насырович? Ведь там Будде молились, не Аллаху.

— Тёмные люди были, древние люди, Аллаха не знали. Всё равно, место святое. Месту поклониться хочу.

— Поговорю как-нибудь на заставе, может быть, и разрешат.

— Рахмат, начальник. Есть у Аллаха завтрашний день — подожду.

Когда хозяин удалился, Борис Яковлевич сказал:

— Садулла не первый раз просится на раскоп, а мне не хочется его брать. Есть в нём что-то, что не внушает доверия.

— Правильно, — подтвердил Севка. — Этот человек доверия никакого не внушает и на границе ему нечего делать.

Все рассмеялись, а Севка немного обиделся.

Спать в этот день легли поздно. Археологам-то что — не на работу, а у Севки подъём в семь часов. Каждое утро Севка вспоминал, что в Ленинграде ещё только четыре часа. Кому охота вставать в такую рань, тем более что утра здесь холодные, зуб на зуб не попадает. Днём — жара, ночью — холодина. Резко континентальный климат. Но, несмотря на холод, пришлось вытряхнуться из мешка.

Когда Севка выскочил за ворота, было уже тепло; когда они с Катей, Каримом и Карлсоном подходили к школе, было уже жарко.