Друзья, любовники, враги

— Повсюду лежали тела, — продолжала она. — Убитые, тяжело раненые. Некоторые искалеченные до того, что нельзя было их опознать. Те, кто остался жив, находились в тяжелом шоке… Самое ужасное, что о жертвах позабыли очень быстро, — говоря об этом, она нервно завертела в руках пепельницу. — Они воспринимались как что-то абстрактное, по крайней мере, телевидением. Затем все свелось к статистике. Все было предано забвению. Как будто жертвы существовали только в сообщениях средств массовой информации. Теперь о них вспомнят разве что в конце года в итоговом выпуске новостей.

Гидеон молчал.

— Поэтому, — говорила Саша, упрямо сощурившись, — мы должны сделать документальный фильм обо всех этих людях, которые вошли в офис авиакомпании живыми и невредимыми и которых выносили оттуда мертвыми и искалеченными. Никто не интересуется жизнью людей, пока не произойдет убийство. Все, что нужно зрителю, это кровь на экране. Потом он выключает телевизор и ложится спокойно спать. Какое ему дело до трупов. — Она закусила губу. — Я живу, как во сне, я все время думаю об этом. Трудно поверить, что виновники гуляют на свободе, а политики остаются с деньгами и нефтью и — при власти!

Гидеон все молчал, а Саша зашла слишком далеко, чтобы остановиться.

— Не могу забыть одного мальчика, — тихо сказала она. — Он был в числе жертв. — Она перевела дыхание. — Я увидела, он лежал там и еще был жив. Едва жив, но все-таки жив. А потом он умер. Позвал маму и умер… — Она покачала головой и ее глаза наполнились слезами. — Он был такой маленький. Его красная курточка порвана. Рядом лежала женщина, и в руке у нее был зажат клочок красной ткани.

Гидеон побледнел так сильно, что Саша испугалась.

— Вы в порядке?

— Да-да, все нормально, — проговорил он. — Вы очень живо рассказываете. Уже поздно, и мне пора на работу, — добавил он, подзывая официанта.

— Мне жаль, что я вас расстроила.

— Нет, не извиняйтесь. Это, действительно, ужасные вещи.

— Я вообще не понимаю, как люди могут пережить такое?! Родители, например. Разве можно примириться с такой потерей?

Он достал из кармана темные очки и надел их. Немного наклонившись к Саше, он коснулся кончиком пальца ее носа.

— Так вам никто не говорил, что вы замечательно кричите?

Она пожала плечами.

— Разве я кричала?

— Негромко, — сказал он, — но замечательно.

Приподняв очки, он отсчитал немного мелочи и оставил на столе. Потом сказал:

— Пойдемте? — и быстро поднялся.

Саша поднялась вслед за ним, чувствуя себя беспомощной и глупой.

— Где вы остановились? — спросил он в своей обычной отстраненной манере.

— В «Георге V», — ответила она, чувствуя себя мячом, из которого выпускают воздух.

Они молча прошли квартал и остановились на перекрестке, дожидаясь, пока переключится светофор. Он посмотрел на нее таким долгим взглядом, что она немного приободрилась. Однако, когда он заговорил, тон его был совершенно безучастным.

— Теперь, конечно, я никогда не забуду, какой отель в Тунисе назван в честь поэта.

— Поэта VIII века, — добавила она, чувствуя себя еловым поленом.

Светофор переключился, и они перешли на другую сторону улицы.

— Еще увидимся, Саша Белль, — вдруг сказал он и снова легонько коснулся пальцем кончика ее носа. Потом повернулся и стал сбегать по ступенькам в метро.

Ей следовало бы перестать болтать о Риме. Одно дело рассказывать об этом Маури, и совсем другое дело — совершенно незнакомому человеку, с которым только что познакомилась. Прямо скажем, не очень умно. Особенно если учесть, что эмоции лишили ее всякого самоконтроля. В общем, следовало бы ей поработать над собой.

Впрочем, что касается завтрака с незнакомцем, то тут уж ничего не исправишь. Позвонит ли он, не позвонит… Любит-не-любит- плюнет-поцелует. Так она шла, словно обрывая в мыслях лепестки ромашки. Не позвонит — как-нибудь переживем. Позвонит — удивимся такому сюрпризу. Есть в мире и другие привлекательные мужчины. И даже более красноречивые. Что могло так взволновать ее, когда она смотрела в его выразительные глаза? Что скрывалось за его нежным взглядом, не обычное ли легкомыслие? Во всяком случае, он не кто-нибудь, а инженер-гидравлик. Что, бишь, это такое? Почему бы ему не иметь своих взглядов? Что же, в конце концов, она ждала, что он сразу начнет откровенничать и выложит ей историю всей своей жизни? Одно ясно, она рада, что Маури будет здесь уже через пару дней. Ей нужна хорошая порция старых добрых еврейских терзаний. Она изголодалась по обществу мужчины, который хлебнул в жизни горя… Все это успело прокрутиться в ее голове, прежде чем она вошла в фойе отеля.

У портье ее дожидались два послания. Маури успел прибыть, пока она маялась дурью, и теперь сообщал, что проспит до полудня, а потом будет ждать ее при костюме на чашку кофе. Она уже собралась взять ключ, когда портье обратился к ней:

— Саша Белль, вас ждут у телефона. Аппарат у соседней стены. Можете взять трубку.

Нет сомнений, это Маури.

— Звонок из отеля?

— Нет, из города.