Друзья Мамеда

Скачала они согласились. А потом сказали, что это совсем не интересно, лучше пойти в кино. Они вышли возле кинотеатра. Со мной остался только Иса. Не знаю, может, он тоже никогда до этого не ездил в трамвае и ему нравилось кататься, так же как и мне. Мы с ним доехали до самого конца, где трамвай делал круг, и поехали обратно. Теперь вагон был совсем почти пустой. Мы сели на скамейки возле окна. Окна были замерзшие. Стекла покрылись красивыми узорами. Я никогда раньше не видел таких морозных узоров. На каждом стекле они были совсем другие, словно их рисовали разные художники. Мы продышали на них прозрачные пятнышки чуть побольше пятака и стали смотреть в окна. Так мы проехали весь город.

Дня через три после приезда в город мы начали работать на новом месте. В первый же рабочий день мы очень огорчились. Там, у себя в училище, мы учились, стараясь приобрести квалификацию, получили разряды и очень радовались. Думали: «Будем стараться изо всех сил, потому что наш труд — это помощь фронту». А здесь оказалось, что все наши старания и учеба — все было напрасно. И мы вовсе не слесари, не фрезеровщики, не кузнецы, а разнорабочие. И не потому, что мы не умеем работать по своей специальности, а потому, что заводу в настоящее время требуются именно разнорабочие. Дело было в том, что завод, на который мы прибыли, находился в состоянии реконструкции. Его расширяли, чтобы повысить производственную мощность. Так что нам предстояло работать на стройке. Значит, мы не будем стоять у своих рабочих мест возле верстака или станка, не будем приходить на работу в синих комбинезонах с нагрудными карманами, как, бывало, ходили рабочие завода, где находилось наше училище, не будем получать перед сменой инструменты, придирчиво осматривая сверла и резцы. Наше место во дворе или в еще недостроенных пустых цехах, где свистит ветер. И делать мы должны не свою работу, а то, что велит прораб. Мы все были глубоко разочарованы. Ведь мы так старались учиться, овладеть профессией! И вдруг оказалось, что все это никому не нужно. К тому же выяснилось, что, по нашим расчетам, завод должен был вступить в строй тогда, когда уже кончится война. Значит, наша работа не будет помощью для фронта. Об этом мы и сказали Петровичу, немолодому, с седыми бровями и спокойным голосом прорабу. Петровичем его звали все рабочие. Вскоре так его стали называть и мы. Мы с самого утра работали во дворе. Возле недостроенного еще корпуса нового цеха лежали беспорядочной грудой полузасыпанные снегом какие-то трубы. Мы откапывали их, очищали от снега и ржавчины. Откопали и котел-барабан. Он был похож на огромный снаряд, торцы его напоминали пчелиные соты. Мы с трудом ворочали этот котел, навалившись на него всей гурьбой. В это время подошел к нам Петрович. Работа наша была трудной, а главное, неинтересной. Мы не видели в ней смысла. Петрович внимательно выслушал нас, помолчал, хмуря седые, словно припорошенные снегом, брови. Потом сказал неторопливым, спокойным голосом:

— К лету, говорите, война кончится. Дай бог! Я бы хотел, чтобы она кончилась к весне. И вы, думаю, тоже не возражаете. Ну, а разве после войны нам не нужно будет работать? Подумайте только, сколько разрушений принесла война, сколько погибло заводов и фабрик в огне и бомбежке, сколько всего разграбили и уничтожили фашисты. Нам все придется восстанавливать. Вот посмотрите.

Мы посмотрели в том направлении, куда указывал Петрович. На фоне неба виднелись четыре трубы, из которых валил дым.

— Это турбины — сердце завода, — продолжал Петрович. — Они дают ток, снабжают завод энергией. Заканчивается строительство нового корпуса. К весне мы сможем пустить его. Но его тоже надо снабдить энергией. Наша задача — поднять к весне еще одну такую трубу, построить еще одну турбину. В этот котел вы должны вдохнуть жизнь. Вы сами почувствуете, какая это радость, когда оживет наша турбина. Новый цех получит ток. Придут в действие целые ряды новых станков. Я думаю, вы тогда не откажетесь стать к ним и работать по своей специальности. Ну как, рабочий класс? Поняли, какое перед вами задание?

— Поняли! — закричали ребята.

— Даешь к весне турбину! — крикнул Леня.

— Даешь турбину! — послышалось вокруг.

Теперь уже работа не казалась нам бессмысленной. И хотя по-прежнему работать приходилось во дворе, на морозном ветру, никто уже не говорил, что это никому не нужная работа. Никто не возмущался, что нас не поставили к станкам и не дали работы по специальности. Ребята где-то раздобыли красное полотнище и написали огромными буквами: «Даешь турбину!» Писали Коля с Исой. А потом полотнище повесили на стене строящегося цеха.