Друзья мои мальчишки

— А у меня тюльпан растёт, — сообщил Олешек. — Я его поливаю. Только он ещё не вырос.

— Какой ещё тюльпан? — спросил Валерка, и голос у него опять был тихий и грустный.

— Какой! Настоящий! Из луковицы!

— Из луковицы лук вырастет, — сказал Валерка, снова вздохнул и засунул в рот последний кусок колбасы с тоненьким хвостиком вместе.

— Нет, тюльпан! — смело ответил Олешек, хотя знал, что за это получит щелчок в лоб или в нос.

Но почему-то сегодня Валерка не стал давать ему щелчка, а отвернулся и принялся глядеть через окошко на самую высокую ёлку.

— Ты какой-то не такой! — удивился Олешек.

— Вот влезу на самую макушку, — ответил Валерка, — и буду сидеть не держась. И пусть хоть пожарную лестницу подставляют, пусть хоть из ружья стреляют — не слезу.

И вдруг Олешек увидал, что глаза у Валерки красные и печальные, как будто он плакал.

— Кто — из ружья? — спросил Олешек.

— «Кто, кто»! — передразнил Валерка. — Мой дядька, вот кто!

— А когда ты влезешь? — с уважением спросил Олешек.

— «Когда, когда»! Когда надо, тогда и влезу!

И Олешек подумал: человек, который может сидеть на верхушке ёлки не держась, даже когда в него стреляют из ружья, — это очень храбрый человек. На него можно положиться. Пусть он отнесёт лётчику траву. И не жалко, что он съел колбасу.

— Пойдём скорей! — сказал Олешек. — Ну пойдём, я покажу тебе, я нашёл весну! Совсем зелёную траву, она растёт посреди снега!

— Враки, — мрачно сказал Валерка, — никакой весны нет, никакой травы нет.

И они пошли к котельной.

Они шли гуськом по тропке, а солнышко светило на них с синего неба, и пересвистывались птицы. А с берёз и ёлок падали бесшумные снежные обвалы, и на берёзовых ветках нависали маленькие, как почки, прозрачные капли. Они падали в снег, а на снегу оставались дырочки.

— Оттепель, — сказал Олешек.

— Ну и пусть, — ответил Валерка.

Они завернули за белый домик котельной, прошли мимо высоких угольных куч, и вдруг Валерка громко сказал:

— Ух ты, вот это да!

Он увидал зелёную траву.

— Только не рви её, ладно? — попросил Олешек.

— Всю сорву, — ответил Валерка, а сам сел на корточки и стал ласково перебирать и гладить её своими худыми пальцами в заусеницах и чернильных кляксах.

Олешек тоже сел на корточки рядом с ним, заглянул ему в самые глаза.

— Валерка, — сказал он, — ну, пожалуйста, послушай, очень важное. Давай возьмём лопату, давай выкопаем кусок земли, чтоб вместе с травой и со всеми травяными корешками. Давай положим землю в коробку от башмаков, и ты отнесёшь её в дом отдыха одному человеку.

— Какому ещё человеку?

— Лётчику.

Валерка живо обернулся к Олешку:

— Настоящему? А не врёшь?

— Правда, настоящему, — ответил Олешек. — Только он сейчас больной. И ему нужна поскорей весна. Он даже хочет к морю уехать, там уже из луковиц тюльпаны вырастают. А если он увидит зелёную траву, он тогда сразу выздоровеет.

— А что же ты сам не несёшь? — недоверчиво спросил Валерка.

Олешек потупился:

— Мне туда нельзя.

— А мне можно, что ли? Дядька обещал: ещё раз меня там увидит, уши надерёт. Я-то его, конечно, не боюсь… — сказал Валерка и осмотрелся по сторонам.

— Конечно, не боишься, — согласился Олешек. — Потому что ты не трус.

Тут случилась непонятная вещь. Никогда ещё Олешек не видал у Валерки такого лица. Щёки Валеркины вдруг порозовели, глаза, про которые даже мама — а она ведь маляр! — сказала, что они никакого цвета, заблестели и оказались ясно-голубыми.

— Ещё бы! — громко сказал Валерка и поднялся с корточек и встал во весь рост. — Конечно, я не трус! И, когда я тебя лебёдкой поднял, я удрал не потому, что струсил, а потому что…

— Конечно, ты просто торопился! — сказал Олешек.

— К-куда я торопился? — удивился Валерка.

— Просто у тебя было важное дело. Только ты мне не сказал какое.

— Да? — опять удивился Валерка и насторожённо взглянул в ясные, доверчивые Олешкины глаза.

— Конечно, — кивнул Олешек.

— Да, правильно, вспомнил: у меня было дело! — твёрдо сказал Валерка. — Ты вот всё понимаешь. Я вот куплю на двадцать копеек колбасы и положу в твою банку обратно. А дядька ко мне по всякому пустяку цепляется. Сегодня тоже прицепился: «Признавайся да признавайся!» А глупый я разве признаваться, если я не виноват?

— Конечно, ты не глупый, — согласился Олешек.

— А дядька заладил одно: «Не признаешься, — значит, трус!»

— Нет, — сказал Олешек и посмотрел на верхушку ёлки, — ты очень храбрый человек.

Валерка стоял перед низеньким Олешком и смотрел на него радостными голубыми глазами.

— Слушай, а ты молодец! — сказал он и похлопал его по плечу. — Ты, оказывается, настоящий человек, хотя и маленький. Ты один из всех понял, каков я есть! — И он протянул Олешку свою длинную руку, и она далеко вылезла из короткого рукава, как любопытная белка из дупла. — Давай пять! — сказал он.

— Какие пять? — спросил Олешек.

— Ну, давай скорей свои пять пальцев! — весело сказал Валерка. — Мир заключаем, понял? Не буду больше дразнить толстым пузовом и снежками в нос кидать не буду, понятно?

Олешек дал руку.