Друзья мои, приятели

— Думай, думай, никто тебя не торопит. Только учти, что пока ты думаешь, тётя Нюра все твои подвиги совершит. — Виктор кончил вытирать посуду. — Ни одного тебе подвига не оставит.

Опять Владик вынужден был включать мозговую систему. На такую мощность включил, что голова заболела.

Выступает Хлоп-Хлоп! В номере принимает участие милиционер Горшков

Нельзя сказать, что дежурство в цирке доставляло Горшкову много хлопот.

Другой милиционер на его месте радовался бы.

Но так как Горшков не любил цирка, то пребывание в нем воспринимал как муку и наказание.

Здесь его всё раздражало и даже пугало. Горшков чувствовал, что почти на каждом шагу притаилось что-то.

Что?

Беда?

Опасность?

Или просто подвох?

Он не мог смотреть на очереди у касс. Зато все, кому не досталось билета на сегодня, с завистью поглядывали на Горшкова: вот, мол, счастливчик — он-то посмотрит представление.

И я не берусь описывать состояние бедного милиционера, когда он узнал, что сегодня в цирк придёт с супругой сам товарищ майор из уголовного розыска. Тут Горшков вспомнил все неудачи своей жизни и особенно то, что его не берут работать в уголовный розыск. В шапито направили — на посмешище!

И Горшков решил не показываться на глаза товарищу майору с супругой.

Чтоб не видел товарищ майор его позора!

В довершение всего Хлоп-Хлоп стащил у Горшкова фуражку.

Поймать мартыша не успели.

А он повесил фуражку под самым куполом, уселся на трапецию и даже там ухитрился сам себе поаплодировать.

Горшков яростно засвистел в свисток, но это только развеселило Хлоп-Хлопа. Он послал милиционеру воздушный поцелуй и напялил фуражку на свою голову, которую считал очень умной.

— Не обращайте на него внимания, — посоветовали рабочие, — поиграет и отдаст. Или случайно выронит.

Но милиционер без фуражки — не милиционер, и Горшков крикнул:

— Прекратить безобразие! Отдать мне головной убор!

Мартыш показал ему язык, и Горшков отправился к Эдуарду Ивановичу.

Тот посоветовал:

— Скажите ему: «Ай-я-яй». Ему станет стыдно и…

— Вам должно быть стыдно, гражданин с группой дрессированных львов и мартышкой! — почти крикнул разгневанный Горшков. — Если мартышка не понимает, то вы-то должны понимать, что…

— Скажите ему «ай-я-яй», — спокойно повторил укротитель.

Мысленно ругая цирк, циркачей, всех зверей и всех укротителей, а может быть и проклиная их, Горшков вернулся на манеж и прогремел:

— Ай-я-яй!

Мартыш виновато запищал и бросил фуражку вниз.

«Соображает, — подумал милиционер. — Животное, а сообразило!»

Он отряхнул фуражку, водрузил её на голову и немного успокоился. Однако про себя он отметил, что бдительность надо усилить раза в два с половиной, иначе любая мартышка лишит твой мундир чести.

И только успел он об этом подумать, как сзади грохнул выстрел.

Мгновенно пригнувшись, Горшков резко обернулся, чтобы броситься вперёд…

— Что-то у меня с пистолетом неладное, — сказал Григорий Васильевич, — осечки даёт. Не поможете?

— Помочь можно, — передохнув, ответил Горшков. — Но вы больше без предупреждения выстрелы не производите.

— Это ещё ничего. — Григорий Васильевич усмехнулся. — Во время своего номера я из пушки бабахаю. Смотреть придёте?

— Я здесь не фокусы смотреть поставлен, — ответил Горшков, — а охранять порядок. Одним глазам, конечно, взгляну. Вы учтите, что сегодня на вас смотреть товарищ майор с супругой придут. Не подкачайте.

— Постараемся. Но если ещё и вы смотреть будете, то сил не пожалеем! — И, рассмеявшись, Григорий Васильевич ушёл.

А Горшков вышел на улицу и поморщился: у касс толпился народ.

Представление продолжается Выступает Сусанна Кольчикова в оригинальном, но нечестном жанре: ненадолго превращается в Лёлишну Охлопкову

Чтобы не волновать дедушку, чтобы он не вспоминал о цирке, Лёлишна решила кому-нибудь отдать пропуск.

Она прибежала к Сусанне, обо всём ей рассказала.

Злая девчонка от радости завизжала.

— А отпустят тебя? — спросила Лёлишна.

— Меня? Хи-ха-хе! И ещё — хо-хо! Ты спроси: разрешу ли я им не отпустить меня? А что значит: «на два лица»? Можно вдвоём? Можно старое лицо взять? Тогда я прихвачу одну из бабушек. Самую послушную. Младшую. Она сегодня пенсию получила, значит… — Сусанна захихикала, потирая ручки.

Медленно поднималась Лёлишна на свой пятый этаж. Сердце колотилось громко, не потому, что подъём был тяжёлый, а потому, что тяжело было даже подумать, что вместо неё и дедушки в цирк пойдёт Сусанна с младшей бабушкой, самой послушной.

Её чуть не сбил с ног Петька.

— А я тебя искал, — торопливо сообщил он, не ожидая вопроса. — Меня в чулан запирали, решили из дому не выпускать. Никогда. До конца моей жизни. Но я убежал. Ух и попадёт потом! А ты чего?

— Ничего, — ответила Лёлишна. — А ты зря убежал. Опять все будут волноваться. Нельзя же так!