Друзья не умирают

Я понял, что своими вопросами затронул старые раны. Неожиданно Мартин заявил мне, что все четыре брата пошли служить на фронт: каждый считал своей обязанностью не уклоняться, сидя дома, а сделать все, что он может, на фронте. Мартин признался, что он, как младший, буквально страдал от того, что ему пришлось ожидать так долго отправки на фронт.

Конечно, я помнил о практике воспитания мужества и самопожертвования, применявшейся в «Н.Ю.1.11», но я знал также, что Мартин и его братья, как и большинство сторонников Туска, не принимали национал-социализма и поэтому сами оказались жертвой преследований гитлеровского государства. Я просто не мог связать этого вместе. Особенно я не мог понять добровольной жертвенной смерти его брата Акселя.

Хотя эта тема не испортила атмосферу нашего общения и мы разошлись с наилучшими пожеланиями друг другу веселого Рождества и здоровья в новом году, Мартин, должно быть, угадал мои мысли. В своем следующем письме он постарался описать своего брата Акселя как человека с особенно динамичным и принципиальным характером. Когда их отец добился после смерти двоих старших братьев, в соответствии с существовавшими тогда правилами, отстранения Акселя от боевых вылетов, тот пустил в дело все возможные средства, чтобы добиться разрешения на вылеты, связанные с опасностью для жизни.

Возможно, чтобы показать мне моральные основы, а также объяснить свое тогдашнее отношение, Мартин процитировал в пассаже, посвященном моему вопросу об Иисусе, в этом своем письме слова последнего: «Ни у кого нет большей любви, чем у тех, кто отдает свою жизнь за своих друзей».

1992 год прошел в коротких приветах и кратких сообщениях о внешнем ходе вещей. Мартин распространил свою просветительскую и педагогическую деятельность далее на восток, провел несколько недель в Чехии, следил за активизацией движения Вальдорфа в России и Грузии и опять уехал на несколько месяцев в Бразилию.

В то же время мне пришлось разбираться с объемистым обвинительным заключением матерых рыцарей холодной войны, которые никак не выпускали меня из своих объятий, хорошенько не потрепав. Влиятельные крупные средства информации сопровождали это предприятие настоящим потоком обвинений и оскорблений, а финансовые ограничения и блокирование пенсии угрожали лишением источников нашего существования.

К счастью, моему британскому литературному агенту удалось заинтересовать крупное американское издательство проектом моей новой книги. Учитывая бойкот многих крупных немецких издательств, я передал американцам права на это издание на весь мир и тем самым поставил сам себя в неблагоприятные условия, обязавшись передать еще до начала процесса, намеченного на следующий год, готовую рукопись моих воспоминаний.

Поэтому осенью состоялась только одна встреча в Берлине, которой было суждено стать последней. В это время я все еще был ограничен в передвижении и дважды в неделю должен был отмечаться в назначенном мне отделении полиции. Мартин привез диапозитивы из Бразилии, но нам не пришлось их посмотреть. Поэтому мы ограничились рассказом и моим сообщением о работе над книгой. Я попытался объяснить, как я изыскиваю возможность объединить требуемое издателем в первую очередь описание моей разведывательной деятельности с изложением моих мыслей о полном противоречий историческом фоне для этой работы.

Мы расстались с надеждой на скорую встречу в ближайшем будущем. Сердечным новогодним письмом Мартин простился тогда с нами в связи с отъездом в Бразилию на полгода. Он писал: «Над горизонтом будущего нависают такие облака, что хочется только пожелать каждому отдельному человеку не позволять обманывать себя, правильно оценивать вещи с высоких идейных позиций, мужественно отстаивать истину». К его новогоднему поздравлению и мыслям о Рождестве относилось и пожелание, чтобы развязались хотя бы какие-то узлы, открывая дорогу и расширяя горизонты для нового.

Потом пришло известие о неожиданной смерти Мартина в Бразилии. 3 февраля 1993 года он сидел в кресле, читал с карандашом в руке и умер совершенно внезапно.

Мартин умер, я думаю, как счастливый человек. Не все свои замыслы он смог завершить, однако его жизнь можно назвать состоявшейся. Он заботился о благе всех людей, я могу это засвидетельствовать. Он источал благостное спокойствие, которое возникало из счастья его семейной жизни, его картины мира. Его педагогическая и социальная увлеченность удовлетворяли его честолюбие и в то же время его стремление к терпимости в отношениях между людьми. Идеи социализма были ему близки, однако для него представлялась наиболее важной гарантия любой возможности свободного развития каждого индивидуума.

Еще из Сан-Пауло Вальтраут ответила на мое письмо: