Друзья не умирают

Дом для гостей с живописным видом на сад и озеро давал, естественно, гораздо больше возможностей для детального обсуждения текущих политических событий, не оглядываясь на время, и, конечно, для того, чтобы просто «пофилософствовать». Уильям искал и любил такие беседы о судьбах мира, об истории и современности, об отношениях индивидуума и общества.

Тогда было трудное и напряженное время намечавшихся крутых перемен. Холодная война и гонка вооружений были в полном разгаре. Однако после шока от возведения берлинской стены и кубинского кризиса проявились первые симптомы «поисков сближения». Мы верили в позитивный эффект нашего контакта. Совместно мы обсуждали подготовленный Уильямом план нормализации отношений между двумя немецкими государствами. И действительно, можно явственно проследить его влияние на подготовку концепции социально-либеральной коалиции, о чем можно прочитать в воспоминаниях Вилли Брандта, вышедших четверть века спустя. Обе стороны пришли к новым выводам. Многие проблемы того времени и оценки различных политиков, державших рычаги власти, были предметом наших встреч. Уильям был одним из источников наших знаний, он помог нам лучше понять переход Вилли Брандта от рыцаря холодной войны и сторонника политики Берлина как фронтового города, которым он долгое время был в наших глазах, к защитнику новой Восточной политики взаимопонимания.

Наше сотрудничество приобретало все более определенные контуры. Когда ГДР рухнула через двадцать лет после подписания Восточных договоров и, как следствие, стало известно о нашем сотрудничестве, не обошлось и без попыток дискредитировать Уильяма как нашего «агента влияния». В связи с моим арестом на австрийско-немецкой границе в сентябре 1991 года федеральный прокурор употребил слово «предательство». Тогда же я немедленно возразил, и это был единственный раз, когда на незабываемом для меня пути в Карлсруэ в бронированном мерседесе я высказался о подобном обвинении по существу. Тогда же я высказал господину федеральному прокурору свое глубокое уважение к этому человеку, который всегда действовал только из внутренних убеждений и остался верен этим убеждениям.

Конечно же, мы пытались использовать его политическое влияние в наших целях. Однако это базировалось на началах взаимности. Если бы у меня возникло впечатление, что вы только используете меня, нашему сотрудничеству пришел бы конец - таким было одно из его основных требований к нам. Каждое написанное или сказанное им слово соответствовало его собственному мнению, он придавал огромное значение своей независимости. Он сохранял ее в важнейших вопросах и не соглашался следовать нашим рекомендациям, если они противоречили его убеждениям. Для него решающим был обмен мнениями, и все же отнюдь не бескорыстно. Он видел во мне компетентного и одновременно неортодоксального собеседника, от которого он мог получать важную информацию. В ходе наших интенсивных встреч, относившихся ко времени подписания Восточных договоров, шел оживленный обмен мнениями обо всех обсуждавшихся пунктах договоров, точках зрения участников переговоров из числа контактов Уильяма в правительстве и в бундестаге.

Его информация, а также суждения опытного политика существенно обогащали наше понимание и оценки. И наоборот, я «раскрывал» ему многие известные мне внутренние детали и намерения участников переговоров от Востока. С его точки зрения, этот обмен служил тому, чтобы политики на Востоке могли понять правильность разделявшихся им решений. Обсуждение с нами его собственных действий он использовал для того, чтобы найти более практичные пути решения определенных проблем. Он имел постоянный контакт с нами, и это давало ему в определенных вопросах преимущество перед другими политиками на Западе. Мои суждения по каждой конкретной проблеме и ее развитию покоились на большом объеме информации. Нередко они выходили за рамки официальных толкований нашей стороны и часто подтверждались последующими событиями. Уильям не хотел отказываться от такой привилегии. Такой человек, как федеральный прокурор, не мог понять, что между мной и Уильямом, который годился мне в отцы и который олицетворял собой совершенно другую жизнь, возникли не только глубокое взаимоуважение, но и такие отношения, которые можно назвать дружбой.