Друзья в верхах

— Ничего страшного, Гвидо. Поверь мне, всякий, чья работа связана с людьми, нуждается в помощи со стороны полиции. И они в свою очередь рады получить любую возможную помощь от меня.

Брунетти, думая о маленьких пакетиках, осторожно передаваемых из рук в руки на разных молодежных тусовках города, спросил:

— И чем ты можешь им помочь, Лука?

— Тем, что держу на парковках дискотек частных охранников.

— Для чего? — Брунетти представились грабители и их жертвы — беспечные подростки, которые шатаются по дискотекам до трех утра.

— Чтобы забирать у молодых болванов ключи от машин, — последовал неожиданный ответ.

— И никто не жалуется?

— А кто должен жаловаться? Их родители? На то, что я не даю им уехать в стельку пьяными или выбиваю из их мозгов наркотики? Или полиция, потому что я делаю все возможное, чтобы они не врезались в деревья по краям автострады? Копы страшно довольны, что их не будят в три ночи для идентификации тел, которые надо вырезать из автомобилей. Можешь мне поверить, полиция рада оказать мне любую посильную помощь. — Он сделал паузу, и Брунетти услышал резкий звук чиркающей спички — Лука прикурил сигарету и сделал первую глубокую затяжку. — Так что ты хочешь, чтобы я сделал, — замял это дело?

— А ты мог бы?

Брунетти чуть ли не увидел воочию, как Лука пожимает плечами.

— Я не готов ответить на этот вопрос, пока не пойму, хочешь ты, чтобы я помог тебе, или нет.

— Помощь мне нужна, но не для того, чтобы замять дело, — в смысле вообще закрыть его. Я бы хотел, чтобы ты пока не сливал информацию газетам, если это возможно.

Лука некоторое время раздумывал.

— Я трачу огромные деньги на рекламу… — помолчав, произнес он.

— Это понимать как «да»?

Лука громко рассмеялся и смеялся так долго, что смех перешел в приступ кашля. Отдышавшись, Лука проговорил не без некоторого восхищения в голосе:

— Ты всегда стремишься к полной ясности, Гвидо. Уж и не знаю, как Паола выносит тебя.

— Мне так легче живется.

— Как полицейскому?

— Нет, как обычному человеку.

— Ну что ж. Тогда понимай это как «да». Я могу попридержать и не давать материал в местные газеты, а крупные издания вряд ли заинтересуются этой информацией.

— Патта — вице-квесторе Венеции, — возразил Брунетти в порыве патриотической гордыни.

— А для парней из Рима он — мелкая сошка, — охладил его пыл Лука.

Брунетти обдумал его слова:

— Полагаю, ты прав. — И быстро сменил тему разговора. — Что полицейские говорят о парнишке?

— Они взяли его в полубессознательном состоянии. Его отпечатки пальцев были на всех маленьких пакетиках.

— Ему уже предъявили обвинение?

— Нет. По крайней мере, мне так кажется.

— Чего они ждут?

— Хотят, чтобы он сказал им, от кого получил таблетки.

— А разве они не знают?

— Конечно знают. Но знать — не значит доказать, и я уверен, что ты в состоянии это понять.

Последнее замечание было произнесено не без иронии.

Брунетти порой казалось, что Италия — это страна, где все знают всё и всех, вот только рот открывать никто не хочет. У себя в гостиной любой итальянец в состоянии со знанием дела и подробностей прокомментировать тайные действия политиков, главарей мафии, кинозвезд. Но в ситуации, когда эти комментарии могли бы иметь юридические последствия, Италия превращается в государство немых.

— Лука, а ты-то знаешь, кто дал мальчику наркотик? — спросил Брунетти. — Ты мог бы назвать его имя?

— Мог бы, но не стану. Это никак не поможет. Над этим парнем есть кто-то еще, а над тем — еще. — Брунетти услышал, как он прикуривает следующую сигарету.

— Как ты думаешь, мальчик расколется?

— Будет молчать, если ему дорога жизнь, — ответил Лука и тут же прибавил: — Это, конечно, преувеличение. Скажем так: если не хочет, чтобы его серьезно покалечили.

— Даже в Джезоло? — спросил Брунетти. Неужели преступность из больших городов добралась уже и до этого сонного городка на Адриатике?

— Особенно в Джезоло, Гвидо.

— Так что будет с парнишкой дальше? — спросил Брунетти.

— Ты лучше меня должен знать ответ на этот вопрос, — сказал Лука. — Если это первое правонарушение, его пожурят и отпустят.

— Он уже дома.

— Мне это известно. Я говорю абстрактно. И тот факт, что его отец — полицейский, не навредит.

— Не навредит, если история не попадет в газеты.

— Я обещал тебе. На этот счет можешь быть уверен.

— Надеюсь, — отозвался Брунетти.

Поскольку тема была исчерпана, после затянувшейся паузы Брунетти осведомился:

— А что у тебя? Как ты сам, Лука?

Лука откашлялся, и от этих хрипов Брунетти стало не по себе.

— Все так же, — выговорил он наконец и снова стал кашлять.

— А как Мария?

— Эта корова? — рассердился Лука. — Все, что ей надо, — это мои деньги. Ее счастье, что я позволяю ей оставаться в доме.

— Лука, она мать твоих детей! — пробормотал Брунетти, чувствуя, что Берточчо еле сдерживается, чтобы не обрушить на него свой гнев. И он прав: зачем было лезть в его личную жизнь?

— Гвидо, я не буду с тобой это обсуждать.

— Прости, Лука. Ты знаешь, я говорю это только потому, что вы мне не чужие.