Ду Фу

Смахнуть крошки с колен, вытереть губы, повесить на плечо дорожную сумку, оседлать ослика и снова - в путь. Солнце поднимается все выше, но в горах - все холоднее. Ветер доносит дыхание ледников со скалистых вершин, и кажется, что там - наверху - никогда не кончается зима. Мост через ущелье. Внизу гремит водопад, похожий на развернутое полотно шелка. Рядом - островерхие крыши буддийского храма. Колокольный звон плывет над горами, словно бы говоря о том, что в каждом мгновении жизни - вечность, что прошлое, настоящее и будущее едины, как звенья одной цепи, Вот и Ду Фу, глядя в настоящее, думал о будущем и вспоминал прошлое. Он видел гробницу одного из царей древнего княжества У, находившегося здесь, на юге; бродил в окрестностях знаменитой горы Тигриный Холм, неподалеку от которой находилось прозрачное Озеро-Меч; наслаждался благоуханием лотосов в садах Чанчжоу, считавшихся одной из достопримечательностей юга; входил в священные ворота Чанмэнь, с которыми было связано немало событий истории. Удалось побывать и в древнем храме Тайбо, стены которого отражались в спокойных и тихих озерных водах. Ду Фу поднимался на башни и пагоды, взбирался на вершины гор. О чем он думал в эти минуты, оставаясь наедине с реликвиями древности или любуясь красотой природы? Ему было жаль, что эпоха Северных и Южных династий все дальше отодвигалась в прошлое, и хотелось остановить беспощадное время, стиравшее надписи на каменных стелах и покрывавшее бурьяном гробницы древних героев. Неужели их прах погребен здесь, под его ногами! Ду Фу с восторгом вспоминал тех, чья слава гремела когда-то по всей Поднебесной, и стремился ощутить «дух древности», исходивший от безмолвных камней и застывших в молчании гор. Две судьбы особенно волновали его, но волновали по-разному. Десять веков назад в этих краях побывал император Цинь Шихуан, путешествовавший по стране со своей дворцовой свитой. Об этом рассказывали надписи на каменных стелах, и белоголовые старики южане еще помнили то, что довелось им услышать от дедов и прадедов. Тень жестокого монарха, живыми закапывавшего в землю конфуцианских ученых, словно бы незримо следовала за Ду Фу, когда он ехал от деревни к деревне, шел от дома к дому. Предания и легенды о Цинь Шихуане вызывали в нем те же горькие раздумья, что и во всех его соотечественниках. Для всего Китая Цинь Шихуан остался символом слепой жестокости, и само Небо покарало его: недаром империя Цинь просуществовала всего около двадцати лет. Слава Цинь Шихуана оказалась недоброй славой, и на юге о нем вспоминали со страхом. Ду Фу, как убежденный конфуцианец, привык считать управление государством и народом наиболее достойным способом «утвердить свое имя», но получалось, что это не всегда так. Цинь Шихуан не создал себе доброго имени, хотя именно он первым объединил разрозненные царства и основал единую империю. А вот человек, который никогда не поднимался выше должности среднего чиновника, не отличался особым служебным рвением, но зато обладал замечательным талантом живописца, - этот человек оставил о себе добрую память на юге. Имя его - Гу Кайчжи. Наивный, вспыльчивый, суеверный, по-детски доверчивый, он родился и умер в этих краях. Волшебное искусство Гу Кайчжи поражало современников. «Ци юнь шэн дун, - гласит главный закон китайской живописи. - Соединение души художника с гармонией и ритмом вселенной наполняет его картины движением жизни». Гу Кайчжи как никому другому удавалось запечатлеть именно это «движение жизни». Вода на его свитках клокотала и пенилась, ветер гнул деревья и гнал по небу облака, солнце ослепительно пылало, луна холодновато искрилась. На своих портретах Гу Кайчжи с необыкновенным мастерством передавал выражение глаз, полагая, что именно в глазах сосредоточена сущность характера человека. Старики и дети, женщины и мужчины, чиновники и крестьяне словно живые смотрели с его картин.