Бумага хрустнула в руке, когда я сжал руку. Моргая, снова расправил ее и принялся перечитывать, надеясь, что мне просто показалось.
— Илона?! — крикнул еще раз.
Это просто галлюцинация. Бред от переутомления.
— Илона! — кинулся по квартире, ища ее и, не выдержав, впечатал кулак в стену, когда понял, что Романовой нигде нет.
Боль, взорвавшаяся в запястье, мгновенно отрезвила.
Это не сон, точно не сон. Во сне так не бывает.
Сотовый заверещал в гостиной, я метнулся к нему, разочарованно вздохнув — Лазарев.
— Ну что, касатик, — без приветствий послышалось из трубки, — Поздравляю, ты облажался. В очередной раз.
— Игорь, я не понимаю, в чем дело на хрен? Куда она уехала? — прижимая трубку плечом, я поспешно натягивал джинсы.
— Если я тебе скажу, обещаешь не срываться с места? — устало вздохнул друг.
— Нет.
— Тогда не скажу.
— Сука, сам найду, — прорычал я, сбрасывая вызов.
Одевшись, набрал Стаса — тот, как всегда ответил после первого гудка:
— Да, Тимур Маратович.
— Пробивай Илону.
— Что, опять? — в ужасе прошептал он.
— Не опять, а снова. Две минуты и присылаешь мне ее местонахождение.
Где, где носки? А ключи от машины? Права, документы…
— Да, — рявкнул, в трубку, засовывая в задний карман бумажник.
— Тимур Маратович, телефон выключен с того вечера… Больше не включали.
— Да @$ твою мать…
На линии послышались гудки и на экране снова высветился номер Игоря. Не попрощавшись со Стасом, я ответил на звонок:
— Говори, где она.
— Тимур, — стальным голосом произнес Лазарев, — Оставь это.
— Где. Илона? — ярость затапливала с такой силой, что меня пошатнуло — пришлось ухватиться за дверной косяк.
— Агеев, смирись, — отрезали в трубке, — Она уехала и просила, чтобы ты оставил ее в покое. Просто смирись, брат.
— Да какой ты мне брат после этого, гнида? — выплюнул я, отшвыривая мобильник подальше.
Смирись.
Слово гудело в голове, разливаясь по вискам тупой болью.
Вот о чем я говорил. Вот оно. Не будет у меня того, за что другие готовы перегрызать горло и биться насмерть. Не будет ни любимой женщины, ни радостного смеха в квартире. Так и останется она пустой, безликой. С тишиной, звоном отражающейся от стен и потолков; с одиночеством, наваливающимся на плечи неподъемным грузом, когда возвращаюсь с работы. Всегда один — одиночка.
И зачем только повелся на эту девчонку? Решил, что такая влюбится в меня? Примет таким, какой есть со всем этим дерьмом внутри и снаружи?
Снова и снова перечитывая ее письмо, я качал головой и рычал от злости. Бил по стенам, потакая гневу; пинал мебель, попадающую под ноги. Боль физическая отрезвляла, но ненадолго — на ее место приходила другая, сильнее и беспощаднее.
А затем, глядя на клочок бумаги на столе и потянувшись к стопке, нетронутой с прошлого вечера, я ее выключил.
[1] Я люблю тебя (тат.)
Глава 21