Дуа за неверного

Всякий раз посматривая на Сергея, он видел солидного мужчину в костюме, спокойного, гордого, никогда и не перед кем не оправдывающегося: того, кем сам хотел стать. Если нас приглашали в гости или на свадьбу, отец надевал свой чистый, выглаженный, дорогой костюм и черные лакированные туфли. В отличие от мамы отец никогда не экономил на костюмах, рубашках и пиджаках – спокойно отдавал почти половину месячной зарплаты за красивую одежду, платил не за куски ткани, а за это сладкое, окутывающее с головы до ног чувство другой жизни. Одевшись, он брал духи и опрыскивал всего себя. Парфюм заканчивался очень быстро, поэтому на все праздники, из всех конференций и поездок я привозила отцу очередной флакон хороших мужских духов. Шлейф от его приготовлений повисал на несколько минут, наполняя комнату характерным запахом – запахом отца и его другой жизни. Этой жизни он желал нам.

Правда, я все чаще и чаще замечала, что Серега спит с учебником на голове, носит не строгий костюм, а футбольные гольфы и шорты. Вместо шлейфа мужского одеколона он пах потом, тяжелым подростковым потом, который присущ только мальчикам. Он приходил разгоряченный после футбола и последовательно стаскивал с себя синтетическую футболку, затем шорты и, наконец, самое пахучее – длинные футбольные гольфы. К приходу отца он обычно садился за чтение, но по его лицу было заметно, что его не интересовала юриспруденция и работа в прокуратуре. Стоило ему открыть учебники, он начинал зевать, его широко открытый рот хватал воздух и, заглотнув пустоту, закрывался, как двери общественного транспорта. Он все ехал и ехал в пункт назначения: улица. Прозевав положенное количество остановок, Серега срывался, натягивал на себя серый свитер и впрыгивал в кроссовки, чтобы выбежать на улицу, пока отец не успел встать, надеть тапки и спросить:

– Серега, куда?

Брат действительно поступил, правда, только на платное отделение, а обучение в юридической академии было недешевым. На работе отец таскал коробки с металлическими черенками, вилами, цепями, уходил в семь утра и приходил поздно вечером, ложился на диван и все чаще подзывал Сергея «потоптать».

Сережа тоже уходил утром и приходил поздно вечером. Университет – четырехэтажное здание, подозрительно напоминающее офисное. В нем не было монструозности классических академий, изящных колонн, высоких тяжелых дверей: напротив, здание было новым. С недавним ремонтом, с дорогими пластиковыми окнами и огромной вывеской над входом, где неприятными официозными буквами было написано название. Лучшим в университетском дворе были огромные ели, они плотно прижимались друг к другу и прикрывали четырехэтажного серо-черного уродца, но главное – они любили поговорить. Самые старые из них присматривали за молодыми, осудительно цокали на студентов, вздумавших напиться и блевануть под ними или кинуть мусор: елки-дети с ужасом смотрели на взрослые деревья и шепотом вымаливали: обереги мя от дурнаго глаза, от азбуки, от буки, от заразы4.

Всякий раз, когда Серега проходил мимо елей, ему казалось, что он слышит неразборчивое бурчание, но он не придавал этому значения и торопился домой. Дома он быстро проглатывал еду и убегал хотя бы на час погулять с парнями по району. Улица была его другом с детства: еще во времена материнских пьянок мальчик, предоставленный сам себе, выходил во двор и качался на качелях. Казалось, что все качели, лазалки и трубы принадлежат ему одному. Звезды передавали друг другу последние сплетни, а Серега подслушивал, ночью город становился его комнатой: можно было лениво идти по бордюру, пытаясь удержать равновесие, своевольно трогать все скамейки и все дома, пинать бутылки, гладить уличных котов – улица была дружбаном, братаном, союзником, товарищем, а главное – мамой и папой.

Однажды вечером домой кто-то позвонил, ответила моя мама, чем дольше длился разговор, тем больше она хмурилась. Пришел отец, и они стали обсуждать телефонный звонок: оказалось, что уже полгода брат не ходил на лекции, и его отчислили. Когда входная дверь открылась, все знали, что это Серега. Я доедала ужин на кухне, он зашел веселый, улыбающийся, у него было хорошее настроение. Дома было непривычно тихо: отец сидел, закрывшись в комнате, мама и сестра молчали, Сережа спросил, что случилось. Я посмотрела ему в глаза и промолчала, я не стала говорить ему, что час назад его судьба решилась5: мама поставила отцу условие – когда выйдет его мать, он уйдет жить к ней.