– Да, с помощью своего кота я попробую этим заняться. Но потребуется много времени и сил. Сначала я поем.
– Сколько угодно.
Насыщаясь, Джери-а-Конел скормил своему коту почти столько же еды, сколько съел сам. Коруму и Гофанону досталась лишь малая доля от его трапезы, а бедный Амергин вообще ничего не ел. Их запасы сушеных овощей и фруктов подходили к концу.
Сквозь просветы в облаках выглянула луна, и ее бледные лучи упали на алтарь и на овечью шкуру, которая поблескивала в этом свечении. Затем луна снова скрылась, и теперь на древние камни падали лишь красноватые блики мерцающего костра.
Джери-а-Конел пошептался с котом. Он погладил его, и кот замурлыкал. Медленно, держа кота на руках, он двинулся к алтарю, на котором лежало исхудавшее, изможденное тело Амергина; он еле заметно дышал во сне.
Джери-а-Конел приблизил голову маленького крылатого кота к виску Амергина и сам опустил голову так, что она прижалась к коту с другой стороны. Воцарилось молчание.
И тут послышалось блеяние, громкое и тревожное, но слушатели не могли понять, откуда оно исходит – то ли от Амергина, то ли от кота или от Джери.
Блеяние смолкло.
Костер потух сам по себе, и темнота стала еще непрогляднее. Корум видел лишь смутные светлые очертания тела Амергина на алтаре, кота, прижимавшего свою маленькую головку к виску верховного короля, и напряженное лицо Джери-а-Конела.
– Амергин… Амергин… мудрый друид… – Это был голос Джери. – Амергин, гордость своего народа… Амергин… вернись к нам…
Еще одно блеяние, на этот раз дрожащее и неуверенное.
– Амергин…
Корум вспомнил призыв, заставивший его явиться из принадлежащего ему мира, мира вадагов, в этот. Напевный голос Джери не походил на голос короля Маннаха. Скорее всего, он старался снять заклятие, наложенное на Амергина: теперь Джери-а-Конел полностью ушел в другую жизнь, жизнь овцы, в мир, который не имел ничего общего с этим. И если дело только в этом, может, и удастся добраться до настоящего «я» Амергина. Корум так и не смог понять, что люди этого мира называют магией, но он кое-что знал о многообразии Вселенной со множеством плоскостей, которые временами пересекаются, и верил, что у них хватит сил уловить смутное подсознательное знание этой реальности.
– Амергин, верховный король… Амергин, великий друид…
Блеяние становилось все слабее, и его стали перемежать звуки, напоминающие человеческую речь.
– Амергин…
Раздалось тихое далекое мяуканье, которое могло исходить от любой из трех фигур, застывших на алтаре.
–
– Амергин! – это уже был голос Джери, странный и напряженный. – Амергин! Ты понимаешь, на какую ты обречен судьбу?
–
– Потому что твой народ нуждается в тебе. В твоем руководстве, в твоей силе, в твоем присутствии!
–
– Может, это и важно, Амергин. Но сейчас судьба всего народа мабденов зависит от того, возложишь ли ты на себя прежние обязанности. Что вернет тебя к людям, Амергин? Какая сила пробудит тебя?
Дальше последовало возбужденное овечье блеяние. Джери сполз с алтаря, а кот, раскинув крылья, взлетел на верхушку одного из каменных столбов и съежился там, словно скованный страхом.
Издалека доносился ровный печальный гул ветра, небо, затянутое тучами, окончательно потемнело, а блеяние, заполнявшее весь каменный круг, стихло.
Первым подал голос Гофанон. Запустив пятерню в густую черную бороду, он проворчал:
– Значит, Дуб и Овен. Два талисмана из тех, что мабдены называют своими сокровищами. И то и другое – дары сидов. Сдается мне, вроде я что-то припоминаю. Один из мабденов, который явился на мой остров, умирая, рассказывал мне о них. – Гофанон пожал плечами. – Хотя многие мабдены, оказавшись на моем острове, говорили о таких вещах. Ведь их привлекал на Ги-Бразил интерес к талисманам и заклинаниям.
– Так что он сказал? – спросил Корум.