Дуб и овен

Сиды древних дней,
Когда вняли зову,
На чужбине пали,
Встретив смерть достойно.

Клятву они дали,
Что любви сильнее,
Жизнь спасти мабденов.
Клятву кровь скрепила.

В облаках явились
В западные земли,
Принесли с собою
Песни и оружие.

Доблестно сражались,
Достойно умирали,
Верны оставались
Своему обету.

Сиды древних дней
Горды в своей славе.
Вороны летели
По следам героев.

Сиды древних дней
Верны своему слову.
Даже ценой смерти
Клятву не нарушат.

Курганы и пещеры,
Страны и народы
С той поры все носят
Сидов имена.

Сиды древних дней,
Братья дубов,
Солнца друзья,
Защита от льдов.

Мало их осталось,
Чтоб хранить дубравы.
Деревья умирают
От морозов жутких.

Вороны жирели
На телах погибших.
Кто теперь на помощь
Вновь придет дубравам?

Дева Дуба прежде
Жила среди сидов.
Мудрость им дарила —
Фои Миоре гибель.

Фои Миоре пали.
Солнце греет запад.
Спит поныне Дева,
Все труды исполнив.

Сиды древних дней.
Мало их осталось.
Было обещание,
Что проснется Дева.

Дева дала клятву,
Коль вернется стужа,
К жизни пробудиться,
Вновь вернуться к людям.

Чтоб спасти дубравы
От зимы студеной,
Талисманы силы
Сотворила Дева.

Спит с улыбкой Дева,
Не боясь морозов,
Клятву свою помня.
Ее слово крепко.

В девяти боях пали Фои Миоре.
В девяти сраженьях погибали сиды,
Мало их осталось на земле под солнцем —
Войско Мананнана не вернулось с битвы.

Мананнан, умирая,
Знал, что есть защитник.
Помнил Девы клятву
Потомкам помогать.

Дева Дуба спит.
Ее пробудит слово
Перед десятой битвой.
Но слово потерялось.

Искали слово трое,
Нашли все талисманы.
Гофанон спел песню,
И оно вернулось!

Никто не шевельнулся, пока Гофанон не завершил песню. Кузнец-сид умолк и в ожидании низко опустил голову.

Со стороны тела, беспомощно распростертого на вершине холма, донесся слабый звук, почти ничем не отличающийся от уже знакомого трагического блеяния.

Гофанон вскинул голову и прислушался. Блеяние на мгновение изменилось и тут же стихло.

Сид повернулся к тем, кто ждал.

– Это слово – Дагдаг! – сказал он тихим усталым голосом.

Услышав его, Корум задохнулся, потому что оно так потрясло принца, что он еле устоял на ногах, сердце заколотилось и голова пошла кругом, хотя умом он понимал, что это слово для него ничего не значит. Он увидел, как Джери-а-Конел повернулся и, побледнев, посмотрел на него.

Раздались звуки арфы.

Корум и раньше слышал эту арфу. Мелодия приходила из замка Эрорн, когда он впервые оказался в Каэр Малоде. Эту арфу он слышал в своих снах. Только мелодия сейчас была другая. Сейчас она росла и торжествовала, в ней звучали и непоколебимая уверенность, и радостный смех.

Илбрек изумленно шепнул:

– Арфа Дагдага! А я думал, что она замолчала навечно.

Коруму показалось, что он тонет. Он судорожно набрал воздух в легкие, пытаясь справиться со своими страхами, в ужасе оглянулся, но не увидел ничего, кроме темных деревьев и падавших от них теней.

Но когда вадагский принц снова посмотрел на холм, то чуть не ослеп. Золотой дуб рос на глазах, золотые ветви распростерлись над головами тех, кто стоял в ожидании, и от них шло волшебное сияние. Страхи Корума исчезли, уступив место изумлению. Золотой дуб продолжал расти, пока не закрыл собой весь холм, и в его тени скрылось тело Амергина.

И все, кто стоял вокруг холма, испытали потрясение, когда из дуба вышла высокая, как Илбрек, девушка; волосы ее отливали зеленью дубовых листьев, одежда была темно-коричневой, как кора дуба, а кожа – белой, точь-в-точь дубовая древесина в самой его глубине. Это была Дева Дуба. Улыбнувшись, она сказала:

– Я помню свое обещание. Я помню пророчество. Я знаю тебя, Гофанон, но не знаю остальных.