Дуб тоже может обидеться

- Вона в окно лезьте, - махнула им рукой бабка. - Идите в лес... К болоту, там все и будет вам... Только осторожней! Плохое оно болото, чужих сильно не любит. Не шумите там!

Фигурки исчезли в окне. В дверь вновь стали ломиться.

- Открывайте! Полиция! - надрывался чей-то низкий голос одновременно со стуков в дверь. - Открывайте, а то сломаем!

- Это не ты уж там ломишься, как окаянный зверь, милый Гнатушка?! - крикнула в ответ бабка. - Твой, точно твой паскудный голосок! Что же тебя здесь надо Иудушка?

Добротная дверь, сделанная еще старым хозяином в пору расцвета его сил, вновь подверглась граду ударов.

- Открывай, старая карга! - проорал тот же голос, срываясь на визгливые нотки. - Хватит, попила нашей крови! Теперь здесь все будет по-германски! Всех мы вас ведьм постреляем!

- Эх дура, я дура, - вновь заговорила Милениха, подойдя к самой двери. - Вот этими самыми руками, тебя паскудника мелкого, держала... Знала ведь, что негодный человечишко из тебя вырастет! Знала! Надо было прямо там тебя удавить, да вон собакам бросить! Мамку твою пожалела... А рядом с тобой кто это? Уж не Митрофанушка ли?

Тот радостно отозвался:

- Ага! Я это, Митрофан!

- Слышь, Гнатушка, дорогой, ты бы поостерегся, - зловеще проговорила бабка. - Вон на Митрофана посмотри! Тоже ведь могу сделать с тобой!

За дверью сразу же все стихло. Что-то зашуршало, потом загремело.

- Кишка у тебя тебя тонка, ведьма, - раздался, наконец-то, визг. - Не хочешь открывать, ну и хрен с тобой! Петуха тебе пустим красного! Ха-ха-ха-ха! На, лови!

Крытый соломой дом занялся в считанные минуты. Огонь зловеще загудел, втягивая в себя все новые и новые потоки воздуха. Доски трещали, пузырилась смола, стреляли во всей стороны щепки.

- Как хорошо-то здесь..., - раздавалось бормотание у одного из окон, где мелькал чей-то силуэт. - Хорошо, пригоже... Наконец-то, уйду! А выживите, ха-ха-ха-ха! Живите! Ха-ха-ха-ха-ха! Живите или растите! Ха-ха-ха-ха! А я уйду!

С противным треском подломились прогоревшие толстенные балки и пылавшая крыша рухнула внутрь дома.

- Поживите у меня тут! Поживите! - продолжал хрипеть кашляющий старческий голос. - Попомните еще меня, старую! Попомните, ироды!

… Где-то с полчаса еще раздавались стоны из-под горящего дома, но собравшиеся вокруг жители села стояли и молча смотрели перед собой.

- Сдохни, наконец-то, старая карга! - в конце концов не выдержал Гнат, запустив деревяшку от плетня в огонь. - Живучая какая, тварь... И чтобы никто даже близко не подходил к огню!

Выставив вперед небольшой животик, закрытый цветастой рубахой, никчемный человечешко пошел в сторону комендатуры. Через секунду, волком оглядев собравшихся, за ним двинулся и Митрофанушка.

23

Недалеко от болота. Партизанский отряд «Смерть немецким оккупантам». Около 12 ночи. Возле небольшого костерка сгрудились люди: один лежал, накрывшись ободранной шинелью; другой сидел, протягивая руки к костру, третий протирал ветошью винтовку. Однако, кто что бы ни делал, он в тоже время и слушал...

- Тетя Агнешка, ну расскажите еще! - едва замолчал мелодичный, переливающий голос, занудел кто-то из малышей. - Мы совсем не устали. Расскажите еще сказку.

Одетая в жакет женщина, поправила спадавший на лицо локон, и лукаво посмотрела на старшину, тоже сидевшего возле костра.

- А вот что на это скажет товарищ командир? - с заметным польским акцентом спросила она и вновь стрельнула глазами в строну Голованко. - Уже поздно и детишкам пора спать...

Крошечные глазки с надеждой устремились на старшину. К его удивлению точно также на него смотрели и почти все остальные — здоровые мужики и бабы. Голованко застыл... «Лес, костер, гурьба ребятишек..., - с тоской думал он. - Будто бы и войны нет! Эх, люди, что вы делаете такое? Что же вам не хватает?».

Над ними висело черное, как тушь небо, густо усеянное сверкающими июльскими звездами. Казалось протяни руку, и вот они... Хватай! Совсем как тогда...

- Хорошо! - наконец, не выдержал такого давления старшина и махнул рукой. - Давай, Агнешка еще одну сказку и все! Завтра дел у нас полно, а вам учится.

Женщина, раньше работавшая в Бресте учительницей, развела руками и весело проговорила:

- Раз сам товарищ командир разрешил, тогда расскажу еще одну сказку... В одном далеком, далеком от нас городе жил один старик. Не было у него семьи: ни жены, ни детишек, ни братьев и сестер. Был один одинешенек на белом свете.

- А куда делись его детишки? - вдруг, спросил один из малышей, пристроившийся у нее на коленях. - Их, что убили фашисты? Расстреляли, как нашего папу?

На секунду вокруг костра воцарилась тишина, пока рассказчица не опомнилась.

- Что ты Олечка, какие фашисты? - принужденно рассмеялась она, гладя ее по лохматой головке. - Я же говорю, старик жил в далеком, далеком городе, где нет ни каких фашистов.

- А можно мне туда? - ни как не могла успокоиться девочка, просительно заглядывая ей в глаза. - Можно-можно?

Хрясть! Солдат, чистивший винтовку, громок щелкнул затвором.