– Я не желаю твоей смерти, – ответил я абсолютную правду и снова принялся собирать скошенную траву. Присоединиться к работам я решил сам, хоть так поддержав опального родственника.
– Знаешь, а я теперь тоже, – мерзко ухмыльнулся Мор, и я заранее насторожился. – Ведь теперь мы на одном уровне, на самом дне этой су… дрянной выгребной ямы. Ты не представляешь, как у меня стоит на то, что теперь ты, золотой Меч, гордость клана, копаешься в том же дерьме, что и я. – Посох слегка поморщился и сглотнул слюну. Видимо, браслет, снова зафиксировав сильную вспышку эмоций, ограничил его ауру.
Я прикрыл глаза, тоже скрывая бурю чувств, что вызвала во мне его фраза. Пусть грубо и грязно, но Мор прекрасно озвучил мои собственные мысли. Непонятно как, но мы внезапно встали с ним на одну спираль. И я не понимал, за что мироздание меня наказывает.
– Ути-пути, иди и осыпься ржой в ближайшей канаве! – неприлично заржал Посох. – Развлеки меня, выброшенное «сокровище» нации! Я ж только ради этого тут и прозябаю – увидеть наконец, как ты от безысходности коньки отбросишь, – продолжил издеваться Мор.
– Верни косу. Мы должны закончить до исчезновения с неба ближайшей желтой звезды. – Искры гнева чуть привели меня в себя и снова позволили вернуться к хладнокровному состоянию.
– Они называют эту хрень солнцем. Привыкай, болезный, ты тут надолго, – снова запустил в меня травой Мор и все-таки пошел за выброшенной косой.
– Не, ба, не в этом дело. Мало ли кто ругается, мы и сами умеем – и материться, и подкалывать. Дело в том, что этот Мор – он… какой-то пустой. Не просто заносчивый или балованный, а вот прям пустой, как оболочка от фантика, он не скрывает в себе другие эмоции, у него что на уме, то и на языке… эм, не понимаю, как ещё пояснить. В общем, с ним не интересно. Его не хочется развернуть, не хочется его перевоспитывать и приручать – не горит в нем… не знаю, искры. Мы всяких по призме видели, и поломанных, и дурных, и слишком умных – все были с изюмом. А эта булочка – пустая, – распиналась темноволосая девушка лет восемнадцати, жестикулируя сушкой, как дирижер палочкой. На плите весело кипел старый жестяной чайник, чуть посвистывая, а в фигурной вазочке на столе красовалось сразу три вида варенья.
– Я бы на твоем месте не была так категорична. Он обычный парень, не хуже и не лучше других. Просто он не подошел ни одному из вас. Это не повод обзывать его пустышкой, – возразила глава клана, слегка хмурясь. Конечно, в такой вот непосредственности ее внуков было некоторое очарование, но, кажется, придется все же чуть поднасесть на воспитание потомков. Ее уже начинало напрягать их поведение, дети и правда становились слишком… высокомерными? Чересчур уверенными в защите клана. Но здесь, вдали от политики и этикета, в уюте собственного дома, это вполне можно было позволить.
– Ну… наверное. – Девушка зачерпнула ложку ярко-красного вишневого варенья. – Я вообще не поняла, зачем ты согласилась взять их… ну ладно, его. Второй, конечно, мороженый, но хоть не противный. Мы что теперь, колония для несовершеннолетних инопланетных снеговиков?
– Анна, мне казалось, что ты умнее. Все же старшая правнучка. В пятнадцатом поколении, – еще больше нахмурилась Гиттиннэвыт, смотря на облизывающую ложку внучку. Жаль, хмуриться на своих потомков слишком долго она не могла, хоть и честно старалась.
– Ну, значит, не настолько умна. Ты объясни тогда! – фыркнула темноволосая девчушка, запуская ложку в следующее лакомство.
– Я объясняю. – Задумчиво постукивая пальцами по столу, за которым родственники пили чай, женщина продолжила: – У старшего мальчика классическая клиническая депрессия. У младшего проблемы посерьезнее. Он с детства нестабилен. Тот браслет, который все время бьет его током за нецензурщину, на самом деле нужен не для воспитания, а для того, чтобы ребенок не убился.
– Хм-м-м… то есть все же поломанный? Тогда да, понятно… но я не знаю, как ему помочь, – теперь уже задумалась девушка.
– Да. Поломан. И серьезно. Ему противопоказано волноваться, – кивнула глава клана, доливая кипятка в чашку.
– Что?! Ба, да он только и делает, что психует! – не поверила Анна. – По поводу и без. Мы честно старались не дразнить, когда поняли, что его реально бесит. Но не помогло.
– Да, он постоянно на взводе. Но браслет держит его в рамках, переключая эмоции, перенаправляя гнев на легкие болевые ощущения и не давая этому чувству развиться настолько, чтобы начать рвать ауру, – все еще терпеливо ответила Гиттиннэвыт, задумчиво посматривая на сушеные цветки ромашки.
– То есть без матершинного ограничителя он еще больший псих, но не потому, что козел. Понятно. – Девчушка тяжело вздохнула и тоже отпила горячего напитка. – Знаешь, я уже ему сочувствую. Это, получается, не он сам злится, а его болезнь?