Дубль два

Сергей чуть не засмеялся от вида всей этой картины — он, спорящий с сумасшедшим официантом, внимательно притихшие уроды у дверей. На самом деле Сергей спорил с Федором все время с самой первой встречи, спорил с его дневником, спорил с восприятием ПЕРЕПЕЛКИ и с тягостной досадой понимал, что этот сумасшедший в чем-то прав. Сергея любили в этой стране, здесь ему сопутствовал успех, творческая и материальная удача, — все это истеризировало его душу, настраивало на любовь и счастье, и ему казалось, что он действительно любит этот народ, эту страну, верит в ее великий потенциал и великое будущее, верит в дело ее управителей и уважает их. Его устраивала сложившаяся ситуация, и он заклинал, чтобы положение вещей как можно дольше оставалось неизменным, словно бы сила этих его заклинаний и действительно могла что-то исправить, очистить, излечить. Сергей подсознательно уже заготовил эти слова: “Ребята, я им искренне верил, я не знал, что наши правители были циники и убийцы”. Это был своеобразный синдром заложника, которому террористы создали комфортные условия, назвали собратом по успеху, обещали сохранить жизнь — и он убеждает себя и окружающих, что все нормально, просто другие заложники — неудачники, которым закономерно не повезло в силу каких-то их слабостей. Сергей изощренно балансировал меж пошлостью и откровением, меж лояльностью и оппозицией, бунтом и конформизмом.

— Вот ты все ругаешь Перепелку, обвиняешь во лжи и фальши, а он всего добился своим трудом! — разозлился Сергей. — Упорством. Волей. Его и слушать никто не хотел. Он, как рекламная дешевка, заманивал людей на свои первые спектакли. Он нищенствовал и голодал, в отличие от некоторых халдеев, — Сергей почувствовал, как распухает в нем театральная эйфория. — У меня гастрит и изжога, и порой у меня не было денег на Ренни, и я мучился, сглатывал слюну и терпел, терпел! Знаешь ли ты, как сложно завоевать любовь зрителей?! Это невозможно устроить специально, это мистика!

— Что вы мне все это говорите?! Я все это прекрасно знаю и без вас!

— Ничего ты не знаешь! Это не мир кончается, это ты кончился как личность. Пусть погибнет социум, которому я не нужен, да?

— Я ненавижу Перепелку! Я уничтожаю искусство. Я уничтожаю элиту. После 2012 года нас всех накажут.

— Зря ты так. Еще столько добра и любви в людях всего мира, столько сил и желания жить и дарить жизнь, радоваться и влюбляться.

— И тем более страшно и жальче. Неужели заложен тоннель необратимости?! О-о, я вижу, вы хитрый и сытый циник, но вы сами себя обманываете.

— А вы знаете, по статистике в психбольницах в основном не ученые и поэты, а малообразованные пролетарии. Неожиданно, правда?

— Это невыносимо! — Федор привстал и крупно задрожал всем телом. — Этот вал катится и нарастает! Как же больно, больно мне…

Вдруг Федор побежал и ужасно, не замедляя бега, ударился об стену головой. Сразу, точно уже ждали этого, закричали и заплакали несколько уродов. Расталкивая толпу, вбежал медбрат и уже было занес ногу, чтобы пнуть корчащегося человека, но, заметив взгляд Сергея, сдержал ногу и по ходу движения отбросил ею стул, рывком поднял притихшего, окровавленного Федора, повел куда-то. Федор оглянулся и показал Сергею фак.

Сергей засмеялся и только волею опытного актера удержал свой собственный истеричный крик. Он задыхался, легкие ломило, и ему стало казаться, что он никогда уже отсюда не выйдет.

Мужчина в спортивном костюме не делал зарядку — он так и оставался все это время — закинув одну руку за голову, а другую уперев в бок. Так он и пошел за Сергеем, смотрел с укором и качал головой.

“Лили Аллен — скандальная звезда! Что скандального в этой холеной англичанке — высунутый язык?! Каждый раз поражаюсь — ну что, нахрен, скандального в этих прагматичных буржуа — Джонни Деппе, Тарантине, Джастине Тимберлейке и т.д?! Ну что? Кокаин? — так это роскошь. Художественно порванные майки от кутюрье? Сызмальства мечтают лишь об острове и миллиарде. Сначала хер, а после — сэр! И все по плану — минеральная вода без газа, коллекция машин и мотоциклов “Харлей Девидсон”, совместные рестораны. Майкл Джексон… О-о, а-а, понял — я монстр! Меня сделали. Ну, да, я появился в конце девяностых, это набравшие силу олигархи провели опрос всего усредненного, нормального миронаселения и по итогам анализа общественных вкусов создали ПЕРЕПЕЛКУ. А когда я понял это, когда стал выламываться из-под гнета пошлости, они при содействии ФСБ упекли меня в дурдом. Прикол в том, что я не сумасшедший, но мне отсюда не выйти. Прощай, читающий эти строчки. Помни обо мне”.