Он услышал голос в голове, как будто его речь проигрывали на магнитофоне немного не на той скорости, так что голос звучал на несколько регистров выше: тонкий, слегка придушенный и гнусавый. Не сказал ли он «злой – безумный» вместо «безумный – злой»? Да или нет? Это название пьесы. Как можно произнести его неправильно? Каким идиотом может быть человек? Может, начать сначала? Нет.
– …по крайней мере, так мне сказали. И должен признаться, эта репутация меня не слишком волнует.
И Стивен положил перо, встал и тут же треснулся ногой о край стола. Вспомнилась старая шутка, что в актерском деле главное – выучить роль и не натыкаться на мебель, и вдруг ему показалось, что он не способен ни на то ни на другое.
Кроме того, ему стали страшно мешать руки. Как будто некие лишние придатки внезапно выросли из его плеч – странные чужеродные щупальца, которых он никогда раньше не видел, с которыми не умеет обращаться и не может контролировать, которые просто бессмысленно болтаются, словно туша в витрине мясника. Куда их деть, куда засунуть? Обязательно нужно их убрать, прежде чем произносить следующие слова. Стивен решил распорядиться хотя бы одной, сунув ее в карман штанов.
Он попробовал это сделать четыре раза, прежде чем понял, что на сценических штанах нет карманов. Он заверил себя, что такие штуки Байрон наверняка проделывал все время, заложил руки за спину, сцепив пальцы, и оставил так, пока они снова не понадобятся. Было приятно убрать их. Также это казалось аутентично «историчным», точно из периода конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, и, глядя все еще расфокусированным взглядом на прожектор, Стивен двинулся на авансцену, успев сделать один, два, три шага, прежде чем вспомнил об увечной ноге лорда Байрона. Четвертый шаг он превратил в хромающий, чуть слишком, как он чувствовал, – это хромота Ричарда III, как будто лорд Байрон только что подвернул лодыжку. Лучше чуть уменьшить, но уже поздно, потому что он на авансцене, настолько впереди, насколько можно зайти. Больше хромать было некуда, и ему казалось, будто он стоит, голый и вусмерть пьяный, на краю пропасти.
Или трамплина.
Что дальше? Следующая строчка.
– Как и все репутации, она одновременно точна и далека от жизни.
Стивен слышал, как его голос эхом возвращается к нему, и на этот раз он звучал лучше: сильнее, увереннее. Профессиональнее. Более властно. Что теперь? Он мысленно представил страницу сценария, пробежал по строчкам, увидел слова: «Вглядывается в публику». Он сотворил на лице выражение язвительного, насмешливого веселья, позволил глазам сфокусироваться, посмотрел в зал, по сторонам, вглядываясь в публику, в кресла…
Пустые кресла.
Пустые кресла, ряд за рядом.
Сотни пустых кресел.
Время замедлилось и остановилось.
Нет ничего столь же пустого, как почти пустой театр.
Насколько он смог разглядеть, в партере сидели шесть человек. Он узнал троих: Алисон и Софи, а чуть подальше Фрэнк, поглощенный программкой. Двое молодых людей, японцев, сидели сбоку, задрав ноги на спинки передних кресел. В полумраке шестой зритель, устроившийся в конце ряда, встал, пригнулся и потрусил вглубь зала, на свет таблички «Выход». Стивен узнал в тени девушку, продающую программки.