Дублер

– Ой, да перестань, ты у меня вечно молодой и красивый. Можешь себе позволить.

Доценко завиноватился:

– Лисеныш, все нормально?

– Пап, я тебя – обожаю. И Ренатку тоже, я ж ее знала, когда она еще была Натка Черняк, это она потом псевдоним взяла.

– Зачем? – удивился Доценко.

– Черницкая ей показалось аристократичней, наверное. А Рената вроде как Литвинова.

– Так себе трюк, – пожал плечами Доценко.

– Но все равно она звездная девочка, это же очевидно, – благодушно сказала Лиза.

– Звездная девочка у меня одна.

Доценко тепло обнял свою добрую дочку, чмокнул в лоб. Такой идиллии с Доценко Наташке Черняк даже не снилось. И всем ее предшественницам, которых побывало немало в этой квартире.

Показался указатель «ЗАРЕЧЬЕ». Сашка был рад, что путь закончился. Ему не хотелось смотреть на свою жизнь глазами приезжего из столицы.

– Приехали, – сказал с облегчением.

Мужик дал двести рублей. Но задержал в руке.

– Опасно, парень, с огнем играешь.

– Не понял, – удивился Сашка.

– Да все ты понял. Я ж чую – бухаешь за рулем. Мне-то сейчас деваться было некуда. А у тебя – полная безнадега. Смотри – добухаешься.

Мужик развернулся и канул в темноту. Сашке стало не по себе. Он развернулся, с визгом тронулся с места.

– Безнадега. Умник нашелся! Да все путем у меня. Понял?

Сашка разозлился, газанул. Нащупал фляжку в бардачке, хлебнул, одной рукой держа руль. И вдруг машина вильнула в сторону. Сашка вывернул руль, но было поздно. Впереди вырос темный фонарный столб. Сашка закрылся руками, удар. В ЗТМ, что означает – в затемнение.

* * *

O, my love is like a red, red rose,
That is newly sprung in June.
O, my love is like the melody,
That is sweetly played in tune.

Ученики средней и единственной образовательной школы Котловки обожали уроки английского языка. Учительница Елена Анатольевна Прошкина, в черной обтягивающей блузке с дешевыми пайетками и лиловой юбке в пол, прикрыв глаза и слегка раскачиваясь в ритм, стояла у доски и с выражением декламировала стихотворение. На блеклом мелком лице с тонкими выщипанными бровями сочно и неуместно выделялись губы, подведенные дешевой помадой. Лицо было подвядшее, помада – пошлой, но ученикам до этого не было никакого дела. Елене Анатольевне они не мешали, а она – им.

Ученики в своих играх и учительница в своем поэтическом экстазе не заметили, как открылась дверь. В ней возникла завуч Людмила Петровна, она была завучем традиционным, с гнездом на голове и выражением лица, которое писательница Виктория Токарева называла «с какашкой под носом». Людмила Петровна ждала окончания представления, отметив и покачивание Елены Анатольевны, и как мальчики плевались в трубочки, и как девочки заплетали косички друг дружке прямо на первой парте.

Наконец Елена Анатольевна подняла указательный палец и провозгласила:

– Бернс!

Елена Анатольевна заметила завуча. Но ничуть не смутилась.

– Людмила Петровна?

– Вас к телефону, Елена Анатольевна.

– Меня? – переспросила учительница.

Она всегда была в предвкушении чудесного разворота судьбы, что разбил бы хрусталик бытия ее серого существования в этой дыре. Пережить всухую участь пожилой вдовы без всяких перспектив и тридцатилетнее служение школе для нее было решительно невозможно.

– Невестка из больницы звонит, сын говорит, разбился.

Елена бросилась к двери.

– Шурик!

– А я тебе говорила. Нет, вот надо было тебе скорей, чесалось ей, в койку! Лучше б аборт сделала.

– Какой аборт, – шипела Танька. – Машки бы не было! В своем уме?

– Ничего. И Машку б родила. И Ивашку. Да не от этого. Непутевый. Весь в мать блажной.

– Господи, да сколько раз тебе говорить!

– Конечно, мы ж умные, с медицинским образованием. Резус у ней. В наши годы все делали, на резусы не смотрели. И рожали потом. Дура! Как Вовка обхаживал! А этот, хорош зять да не хер взять! Так еще и…

Даже привыкшую к матери Таню покоробило, она отошла от матери. Да из огня в полымя нос к носу столкнулась с длинноносой и досужей медсестрой Лариской Семеновой, ровесницей и вроде как подругой.

– Тань, это твой там что ль пьяный разбился?

Таня выдохнула, приготовившись к тому, что они станут главной новостью в поселке.

Мать добавила, присовокупив дочку к непутевому зятю, припечатала:

– Ославились. Молодцы!

В палате местной больницы Сашка сидел с пластырем на лбу на койке. Врач поправил пластырь, посмотрел не без жалости:

– В рубашке родился. Легкое сотрясение. А тачка, конечно, всмятку.

– Лучше б наоборот, – опустил Сашка голову. – В ментовку уже сообщили? Права теперь отберут.

– Да какая ментовка. Никто не скажет. Меж собой все. Скажи спасибо, никто не пострадал.

Сашка вспомнил про москвича – успел высадить, слава богу.

– Ну иди, герой, чего сидеть, – поторопил врач.

– Может, я еще денек полежу? – предложил Сашка.

– Иди-иди уже, все в сборе.

Сашке было страшно выйти за двери. Врач его хорошо понимал. Из коридора донеслось:

– Сволочь! Пьяный – за руль! Да о чем ты только думал!