Она приехала раньше неотложки и со страхом поднималась на крыльцо притихшего, со светящимися окнами дома. И что ее поразило: она не услышала лая Форда и ее охватило ощущение будто все, что с ней происходит - страшный, навязчивый сон...Но действительность превзошла все ее ожидания. Пройдя в открытые настежь двери, она увидела хаос, среди которого, раскинув руки, с неестественно поджатой правой ногой, покоилось тело Рощинского. Но он был не один: рядом с ним, поводя мутным глазом, находился Форд. При виде постороннего человека собака сделал попытку отреагировать, но, видимо, боль остановила ее и животное беспомощно опустило морду на вытянутые лапы. И человек и животное находились в луже крови.
Авдеева застыла, как завороженная, однако длился этот столбняк недолго. Она встала перед Рощинским на колени и прижалась головой к его необъятной, гороподобной груди. И долго чего-то там выслушивала, при этом улавливая собственное сердцебиение, и наконец поймала нитевидный отклик, исходящий из недр порушенного человеческого существа. "Владимир Ефимович... Володя, ты меня слышишь?" - позвала она и сама не расслышала своего голоса. А тот, к кому она обращалась, видимо, был чутче, он ждал этого зова и отреагировал на него слабым, едва различимым стоном...На стон хозяина откликнулся Форд: изо всех своих силенок он придвинулся ближе к хозяину и лизнул его руку. Авдееву поразил его язык - он был похож на тертую свеклу, столько на нем налипло крови, которую он слизывал со своей раны...
... Потом все было, как во сне: люди в белых халатах, какие-то вопросы, слова, неизвестно к кому относящиеся, лицо молодой женщины с резиновым жгутом и шприцом в руках...И эта же женщина, закатав рукав ее плаща, сделала ей внутривенный укол. Потом послышались мужские голоса, топот ног, голос Татьяны: "Мама, это я, Таня...Тебе лучше?"
Авдеева, придя в себя, поняла, что находится на больничной койке. Рядом, на стуле - Татьяна, с белым халатом на плечах...Щеки у нее пунцовые, в глазах тревога и невысказанный вопрос: "Что же случилось? Как все это произошло?"
- Что со мной? - спросила Авдеева.
- Мамочка, не волнуйся, у тебя нервный срыв. Обыкновенный обморок...Тебя напичкали успокоительными лекарствами и ты проспала двенадцать часов...
Авдеева отвернулась к стене.
- А что с ним? - голос ее был притаенный, нерешительный, не готовый услышать самое худшее.
- С Владимиром Ефимовичем? - зачем-то переспросила Татьяна. - А он в хирургическом отделении, на третьем этаже...
- Он жив?
- Конечно, он жив. Врач сказал, что состояние тяжелое, но стабильное. Ночью ему сделали операцию и из легкого достали пулю...И Форд жив. После того как тебя отправили в больницу, я сама позвонила в ветеринарную клинику и Форд сейчас там...Под капельницей, ему тоже сделали операцию...Мама, что произошло? Тебя хочет допросить следователь.
Авдеева повернула голову и Татьяна увидела застывшие в глазах слезы надежды.
- Мамочка, не плачь, все уже хорошо.
- Да, да, я знаю...Все будет хорошо...
... Вечером, после врачебного обхода, она вышла из палаты и, минуя длинный коридор, поднялась на третий этаж. В дежурной комнате ее встретила молоденькая черноглазая медсестра, которая выслушав ее, провела в палату, где лежал Рощинский. При виде его Авдеева замерла, так поразил ее вид Рощинского. Осунувшееся, с желтоватым оттенком лицо говорило о тяжком испытании, выпавшем на его долю. Глаза его были закрыты, руки вытянуты вдоль туловища, а под одеялом бугрился его выдающийся живот.
Авдеева подошла ближе и, нагнувшись, долго вглядывалась в измученное страданием лицо, потом дотронулась до его руки и мягко ее пожала. И совершенно неожиданно до нее донесся его слабый хрипловатый голос: "Аня, я в порядке...Что с Фордом?"
- Володечка, тебе нельзя волноваться, - Авдеева подвинула к себе стоящий у тумбочки стул и уселась на него. - Все будет хорошо... Форд жив, тоже в больнице...
Она своим платком промокнула испарину, выступившую на его огромном лбу.
- Ты отдала? - и Авдеева поняла, что он имеет в виду. На мгновение она застыдилась, что не исполнила его волю.
- Нет, не до того было, но, когда вернусь домой, обязательно это сделаю.
Долго длилось в палате молчание и стояла такая тишина, что слышно было, как в лампочке потрескивает вольфрамовая нить.
Наконец пауза иссякла и Рощинский отчетливо проговорил:
- Воздержись...Растащат, а нам надо еще пожить с тобой в Крыму.
Она ничего больше ему не сказала: уткнувшись в его бок, она тихо плакала и так же тихо произносила про себя молитву "Отче наше".
В палату вошла дежурная медсестра и сказала то, что в таких случаях говорят посетителям тяжело больных людей: свидание окончено, больному нужен покой...