Тут, разумеется, я вспомнил о Загурском. Надеюсь, охранник не даст заднюю и расскажет полиции, все, что знает: о Гофмане и его бывших коллегах, которых он имел подлость отпустить и скрыть, что его дублей превратили в оружие.
— Вот только кое-что в этой истории мне остается непонятным, — продолжил я и повернулся к стройке. — Извините, надо кое-что проверить.
Оставив майора с Ромкой около машины, я вернулся на заброшенный участок и вошел в пустое здание — туда, где дубль расстрелял Игната. Возле «убитой» копии топтались трое полицейских, будто опасались, что она снова оживет. Тело Игната накрыли белой простыней, и санитары уже перекладывали его на носилки.
Подойдя к троице полицейских, я наклонился над дублем, задержал на нем свой взгляд.
От копии тянуло горелой резиной. На лице осела пыль, глаза-отверстия смотрели в потолок незряче. От щеки оторвался кусок розоватой силиконовой кожи, и сквозь брешь просвечивал серебром корпус его металлического «черепа».
В животе у меня заиграл холодок. Вроде бы обычная программа, но казалось, что передо мной покоится мертвец, который еще полчаса назад был жив, разумен и дьявольски опасен.
Долгое время я смотрел на дубля и все силился понять, что же такого с ним произошло в последние минуты «жизни».
Он стрелял в своего нового хозяина. И это не был сбой программы. Будь это так, дубль начал бы палить во всех без разбору. Он же стрелял расчетливо, с присущим ему хладнокровием машины. Сперва отправил на тот свет Игната, а потом хотел убить меня.
Но что произошло? Почему дубль решил убить своего кукловода? И главное, как он смог сделать это, если им никто не управлял?
Тут до меня с опозданием дошло, что Игнат блефовал, когда угрожал сбросить Нику в машине в карьер вместе с дублем. Пока они не продали квартиру, уничтожать мою копию ему было не с руки. Она — его гарантия, что дубль продаст квартиру, и Игнат заберет себе все деньги.
Очень долго я стоял над копией и скрупулезно думал.
И тут в глаза мне бросилась одна деталь, которую я раньше не заметил.
Волосы дубля были присыпаны известково-белой штукатуркой.
Наклонившись, запустил руку в копну черных волос, слегка взъерошил их. Белой россыпи было совсем немного: мелкие крошки запутались в волосах в районе затылка.
Я задумчиво почесал переносицу. Троица полицейских с любопытством наблюдала, что я делаю.
Я посмотрел на бетонные стены в помещении. На деревянный пол. Потом на волосы. Запустил пятерню в свою жирную от пота копну — чисто.
В этот момент возле меня нарисовался Базилевич. Он хотел что-то спросить, но я опередил его:
— Можно взглянуть на вашу голову?
— Чего? — Майор удивленно посмотрел на меня.
— Мне нужно глянуть ваши волосы, всего секунду…
Не дождавшись согласия, я подошел к майору и, так как был выше его, окинул взглядом его коротко постриженную макушку.
Никаких следов штукатурки не было.
Потом я подошел к стоящим полицейским и, извинившись, попросил их слегка наклонить головы. Фуражки их тоже оказались чисты.
Я остановил санитаров, которые уже тащили к выходу Игната на носилках, приподнял простыню, взглянул на голову убитого. Волосы Игната тоже были перепачканы.
— Штукатурка, — резюмировал я, вернувшись к Базилевичу.
— Что?
— В волосах у дубля штукатурка.
— Странно, правда? Мы же на стройке, — хмыкнул еще более растерянный майор.
Полицаи, что стояли рядом, дружно оскалились.
Я замотал головой и посмотрел на Базилевича.
— Все это время он сидел в машине, — я кивнул на «мертвого» дубля. — Здесь, — обвел руками стены, — один голый бетон и деревянный пол.
— И что? — Базилевич по-прежнему смотрел на меня непонимающе.
— Похоже, нам нужно заехать еще в одно место, товарищ майор, — сказал я, окинув всех четверых полицейских многозначительным взглядом.
Глава 12
Мы остановились возле запертой двери «Холостяка» — я, Базилевич и еще два молодых сержанта, которых майор прихватил с нами. Ребята в форме, похожие, как близнецы, топтались за спиной командира и молча ждали указаний. Базилевич стоял слева от меня, смолил вонючий «Кэмел» и смотрел на черную дверь бара. Судя по пресной скуке на его лице, он до конца не понимал, зачем я их сюда привез. Я же застыл возле окна окна «Холостяка» и тщетно вглядывался в темноту за ним.
Бар Сурена находился в цокольном этаже кирпичной восьмиэтажки, во дворе которой мы стояли. Обычно «Холостяк» работал ежедневно до двух ночи, но сейчас дверь оказалась заперта, а за окнами была такая темнота, что ничего не удавалось разглядеть.
Полицейский «уазик» пришлось оставить прямо у подъезда — другого свободного места возле дома просто не нашлось. Ника с Ромкой напросились с нами и сейчас ждали в машине.
На улице стояла ночь. Ветер шуршал в листве растущих во дворе берез и тормошил белье на балконных сушилках. Тусклый диск луны с холодным равнодушием поглядывал с неба на нашу четверку. Во дворе никого не было. Лишь двое рослых мужиков в черных свитерах и «трениках» дымили на лавочке у соседнего подъезда, изредка бросая взгляды в нашу сторону.