Дублинеска

Когда наконец после двух дней бесконечного тоскливого ожидания приходит ответ от Нетски, в Барселоне уже глубокая ночь, и Селия спит. Так что Риба не может немедленно поделиться с нею благой вестью. Нетски пишет из отеля в Провиденсе, мол, как он уже сказал в предыдущем письме, его очень воодушевляет идея повторить прошлогоднюю поездку в Дублин. Что касается «английского прыжка», кажется, он понимает, о чем идет речь. И поясняет в своей возбужденно-невротической манере, что, если выбирать между протестантской и католической верой, он предпочел бы вторую: «Обе насквозь фальшивы. Но протестантизм холоден и бесцветен. Зато католицизм связан с искусством. Прекрасная ложь – это уже кое-что». Следом он бросает странную фразу: «А мне-то казалось, что ты был евреем». И тут же довольно невпопад заговаривает о Нью-Йорке и – словно со щелканьем перебирает бусины четок, – начинает сыпать какими-то очень личными жалобами. Говорит о невероятных переменах, происходящих в городе каждую минуту, и исполняет «реквием по тем дням, когда, где бы он ни жил, в нескольких кварталах от него всегда было кафе, цирюльня, газетный киоск, прачечная, цветочный магазин, винная и обувная лавки…»

Сразу за этим идет постскриптум, в нем Нетски сообщает, что договорился о встрече с сообществом поклонников «Поминок по Финнегану», странной и, если верить Нетски, отнюдь не провальной последней книги Джеймса Джойса: «В среду пойду на собрание членов «Финнеганова сообщества Провиденса», они собираются по средам уже шестьдесят один год. У них есть сайт в Интернете. Я позвонил, трубку взял какой-то тип, его страшно удивил мой испанский выговор. Он спросил, пробовал ли я хотя бы раз прочитать текст. Я сказал, что да. Он заявил, что я мог бы этого и не делать. Объяснил, куда ехать, у них на сайте этой информации нет – номер двадцать семь с половиной (так и сказал) по улице Эдисона. Когда я ему продиктовал свою польскую фамилию, он опять усомнился в том, что я испанец».

А о похоронах – что же, ни единого слова?

Потревоженный одной деталью – возрастом «Финнеганова сообщества» – Риба не сразу замечает, что к постскриптуму прилагается другой постскриптум, и обнаруживает его, только прекратив, наконец, думать о забавном совпадении – брак его родителей и «Финнеганово сообщество Провиденса» – ровесники, обоим по шестьдесят одному году.

В пост-постскриптуме написано: «В Дублине у нас будет предостаточно времени, в том числе и на то, чтобы найти место для нашей прочувствованной прощальной молитвы за упокой души славной и убитой эпохи Гутенберга».

Отлично, думает Риба. Надеюсь, когда Нетски говорит о «прочувствованной молитве», у него делается издевательский тон, как если бы он предчувствовал, что самое разумное – это устроить пародию на похороны. Буду теперь ждать его предложений по заупокойной службе, потому что самому мне в голову ничего не приходит. Право, я не мог найти себе лучшего сообщника. Оттого, что он подтвердил свое участие, мой день стал светлей и радостней.

Но Риба выбирает странный способ выразить свою радость. Он предается ей, с ужасом думая, что «у нас будет предостаточно времени» может означать желание Нетски устроить загул по дублинским барам. Если его подозрения подтвердятся, он очень рискует. Он может не устоять перед соблазнам и напиться в баре под названием «Коксуолд», а потом вдребезги пьяным рыдать от тоски и раскаяния, сидя прямо на тротуаре на какой-нибудь улочке, может быть, в компании утешительницы Селии или ее призрака, поскольку, хотя Селия не поедет с ними в Дублин, но призрак-то вполне может…

Так, хватит, думает он. Что за бред. И перестает психовать. Но его способ радоваться ответу Нетски не делается от этого менее странным. Потому что теперь он празднует дружеское подмигивание своего юного друга, воображая, как тот снимет тяжесть с его жизни, уберет из нее все цвета, лишит ее всего сущностного, пока она не станет похожа на легкую тень, освещенную неверным, призрачным и бескровным лунным светом. И этой тенью будет он, Риба. На самом деле это не лишено некоторой логики. Во всей этой истории он видит себя всего лишь бедным старцем, скромным помощником Нетски.

В дублинской поездке он отводит себе роль оруженосца. Он потихоньку передал бразды правления в руки своего друга. И совершенно неважно, что на самом деле этот друг – неопытный юнец. Несколько недель назад Риба тайно назначил его «своим вторым отцом». Его отношения с Нетски очень похожи на те, что он всю жизнь поддерживает с некоей абстрактной отцовской фигурой – рядом с ним, так же, как и рядом со своим настоящим отцом, он ведет себя на удивление кротко и, несмотря на свои почти шестьдесят, готов принять любой совет и повиноваться любому указанию.