Дублинеска

Действие: они оставили машину на окраине, у обрывистого берега, и знаток местности Нетски предложил немного прогуляться. Они идут по тропе между скал, и, поборов головокружение, вызванное голубыми и сизыми огнями в рыбацком порту и тучами, летящими в высоте над Ирландским морем, Риба, наконец, смотрит на Дублин. Он провел на острове уже несколько часов, но до города его так и не довезли.

Хотя расстояние велико, отсюда, с далеко выдвинувшегося в море утеса, можно увидеть кусочек Дублина. Птицы группками отдыхают на воде. Эти дневные сомнамбулы только подчеркивают восхитительное уныние здешних мест, словно пустота обручилась тут с глубокой печалью, издающей время от времени резкие чаячьи крики. Великолепный пейзаж, воздействие которого значительно усиливается от состояния душевного подъема, испытываемого Рибой на чужой земле.

Он с застенчивым волнением вызывает в памяти строки Уоллеса Стивенса из стихотворения «Утесы Мохер»:

Ступай к утесам Мохера, что растут из тумана,
Над реальностью,
Что растут из настоящего времени и места
Над влажной зеленой травой.
Это не пейзаж, исполненный сноходящей
Поэзии,
И моря. Это, отец мой или, быть может,
Кто-то похожий, кто-то отцовской породы: земля
И море, и воздух.

Там, где залив глубже всего вдается в берег, видны слегка размытые очертания Дублина. Проходит девушка с портативным приемником, из приемника доносится «This Boy» в исполнении «Битлз». Эта музыка вызывает у него внезапный приступ ностальгии по временам, когда он сам был близок к «отцовской породе». Он уже немолод и не знает, в состоянии ли вынести столько красоты зараз. Снова смотрит в море. Делает несколько шагов и тут же понимает, что лучше оставаться на месте – он ослеп от слез, и если продолжит двигаться вперед, скорее всего он просто свалится. Ему хочется сохранить свое волнение в тайне. Об этом нельзя говорить. Да и как рассказать друзьям, что он только что влюбился в Ирландское море?

Теперь это моя страна, думает он.

Он ушел с головой в свои переживания, так что Рикардо приходится его встряхнуть.

– Куда дальше? – спрашивает его друг, обдавая его дымом неизменной «Пэлл Мэлл».

Риба смотрит на Рикардо. На его цветастую гавайку. Как нелепо он выглядит. Представляет себе Рикардо в гавайке в гостях у Остеров.

Раньше, когда Риба еще выпивал, он не делал различия между сильными и слабыми чувствами, между друзьями и врагами. Но ясность мыслей последних лет потихоньку вернула ему способность досадовать. Впрочем, и умиляться тоже. Оттого Ирландское море – он воображает, как над ним сейчас сбиваются в кучу пепельные грозовые облака, окаймленные серебром, – кажется ему наивысшим воплощением красоты, ярчайшим проявлением того, что так давно исчезло из его жизни, и что он – ведь никогда не поздно, – внезапно встретил словно бы в разгар ужасной грозы и с чувством, будто жизнь его катится к полному упадку, когда он вдруг увидел перед собой ни с чем не сравнимую пепельную красоту, окаймленную серебром, и море, которое он не забудет, покуда память не угаснет.

Он вспоминает слова Леопарди, уже несколько лет сопровождающие его. Возможно, говорил поэт, небо не столь приятно взгляду, как земля и поля, потому что небо монотонно, непохоже на нас, несвойственно нам, не близко и не принадлежит нам… В то же время вид Ирландского моря растрогал Рибу именно тем, что это море ему не близко, не принадлежит его миру, даже странно немного, и от этого вида, столь отличного от всей его вселенной, все внутри Рибы перевернулось, взволновалось, и он ощутил себя трепещущим заложником чужого моря.

Темы: одна тривиальней другой. Например, ужасный голод овладел вдруг всей группой, и теперь они отчаянно мечутся в поисках места, где бы пообедать.

Риба думает о теме голода – своего собственного голода, отдельного от остальных, – и вспоминает, как, читая в издательстве рукописи романов, он замечал, что частенько, словно это было общее правило, некоторые не стоящие внимания темы всплывали на поверхность сюжета, как будто тоже имели право на некоторое к себе уважение. Он вспоминает, что чем дальше он углублялся в эти истории, тем отчетливей видел, как их центр постепенно сдвигается от одной важной темы к другой, отчего повествование надолго теряет устойчивость. И не только это: вскоре на поверхности этих историй оставались лишь тени, отбрасываемые некоторыми гранями, то есть остатки наименее трансцендентных тем: например, истерическая потребность найти ресторан, как это происходит в этот самый момент, когда он чувствует, что у него вот-вот сдадут нервы от голода и от совершенно вымотавшей его пешей прогулки.