Дубовый дым

– Да об чем говорили-то… – Смотрела на фотографию: – Он росточком пониже был, идеть с гармоней, а я гляжу, какая сторона дороги по косогору пониже, по той и иду. Или если дорога ровная, я вот так… – Варвара чуть присела. – Чуть подберусь, чтоб он повыше казался, ему чтоб перед людями неловко не было, – и идем с ним усю дорогу.

Варвара вдруг опять заплакала, трясясь всем телом:

– Ой, да иде ж он есть-то, да куда ж его ножки-то завели, ой, да не упал ли где по дорожке, не лежит ли на земелюшке холодной…

Наталья тронула ее за плечо.

– Теть Варь, да что ж ты так-то?

Но Варвара, словно не слышала, убивалась:

– Да зачем же ты ушел-то, Матвеюшка, соколик мой… Да что ж ты мне слова-то доброго на прощанье не сказал. Ой, да откликнись-отзовись, друг ты мой сердешный. Ой, да подай мне хоть вестушку малую. Ой, да кричит-орет благим матом наша скотинушка, ой, да телевизир-то уключить я не умею…

Николай, обеспокоенный печальными звуками, вошел в избу, глянул на Наталью и окликнул тетку с порога:

– Теть Варь! Ты чего это? Да чего ты по нем, как по покойнику, голосишь?

Он перебил Варварин плач, и она подозрительно спросила:

– А ты что: ай знаешь что про Матвея?

Николай замялся, и Варвара все поняла.

– Да где он есть-то? Чего молчишь-то?

Николай скрипнул с досады зубами. Варвара обернулась к Наталье:

– Да чего ж вы молчите-то? А? Приехали и молчите. Ведь знаете что-то?

Гости молчали, как партизаны. Тогда Варвара всхлипнула, припала к Наталье:

– Наташенька, милая, знаешь что – скажи! Ну чего ж ты все молчи-и-ишь-то?

У Натальи сердце разрывалось:

– Да не убивайтесь, теть Варя! Все у него хорошо.

Варвара, глянув на Наталью, твердо сросила:

– Где он есть? – И, чуть скривив губы: – Живой?

Видя, что у нее слезы были наготове, Наталья не выдержала, предупредила их:

– Да живой, живой он! Не волнуйся, теть Варя! У нас он живет.

Слезы у Варвары сразу высохли:

– И давно он у вас?

– Вчера пришел, вечером.

Николай, матерясь одними губами, только хлопнул по коленке и пошел опять курить на улицу. В дверях быстро глянул на Наталью, постучал сначала пальцем по виску, а потом прижал его к губам. Варвара обмякла, взяла Наталью за руки, умоляюще глядя ей в глаза, спросила:

– Наташенька, как он там? И где ж он был-то этих две ночи с его радикулитом? Не у ней ли?

Николай, все еще стоя у порога, плюнул за него и почти закричал:

– Да нету у него, теть Варь, никого! Он же мне сам сказал! Вот ведь понапридумывают! Не разгребешь потом! Чего ж нам, шкуру, что ли, с себя снимать, чтоб вы, бабы, поверили?

Наталья обернулась к Николаю:

– Коль, подожди. – На что Николай только махнул рукой и вышел. – Да не волнуйся, теть Варя. Он сказал, что ночевал в стогу, чуть подмерз, но у нас тепло, он в Вовкиной комнате спит.

Варвара совсем успокоилась, обернулась к иконе, спокойно перекрестилась:

– Слава тебе, Господи, живой-здоровый…

Наталья, словно чувствуя за собой вину, заторопилась:

– Да все у него в порядке, теть Варь, он сам-то переживает очень, только, видно, гордость у него…

– Ой-ей-ей! – протянула Варвара. – Вот уж этого у него на семерых.

Она обняла Наталью:

– Я, может, за это его и полюбила. – Вздохнув, она усмехнулась. – Ой, да чего там гармошка! Я бы его и без гармони увидала. Глянь, какие глазищи у него, хоть и ростом не удался.

Наталья засмеялась, обняла Варвару, приговаривала:

– Вот и слава богу, и слава тебе, Господи… И чего вы тут, как дети малые, все делите?

– А у вас с Колькой чего, никогда до тарелок дело не доходило?

Наталья мечтательно вздохнула:

– Да нет… Я если что – молчу. – Обернулась к Варваре. – Я ведь, теть Варь, люблю его. Он другой раз сиди-и-ит зимой в доме. Мороз на улице, все оконушки белыми веточками взялись – ничего не видать. Он си-и-и-дит, и в окошко губами ду-у-ует и пальцем скребет дырочку, ровно маленький. Я сзади тихонько подойду: «Ай ждешь кого?» Он вздрогнет, но виду не кажет, только соберется да скажет: «Тебя и жду. С работы». А у меня сердце всё прям захолонет.

Наталья улыбалась, даже глаза рукой закрыла.

Бабы успокоились, говорили тихо. Варвара рассказывала:

– А мы уж совсем собрались у город съезжать. Силы не те, да и рука никуда не годится. – Помяв пальцами левой руки правую кисть, показала, как тяжело даются ей эти движения. – Телку продали, одна корова еще пока осталась. Гусей порубили. Усех. Индюхов тоже: из трех десятков два тольки осталось. Мы десять штук порубили, какие постарше, а эти ходють по двору. – Она даже наклонилась к полу, чтобы и самой увидеть, и показать, как они ходят. – Они к мине подойдуть, стоять, глядять на мине: не поймут, куда ж остальные подевались. А мне жалко их – сил нету. А Матвею, думаешь, не жалко? Еще как! Он тольки виду не показывает, а как увижу – у него глаза блестять, отвернется, я и не подхожу. Он ведь всю скотину, как маленьких детей, любить. Жалостливый дюже.

Когда Николай, вдоволь накурившись, вернулся с улицы, у Варвары все отстоялось, улеглось, и она уже второй раз строго наказывала, теперь и Николаю:

– Вы когда приедете, Матвею ничего не рассказывайте, скажите только: все хорошо, корова доена, и… Да все скажи, хорошо…