Дубовый листок

Маринка подхватила кувшин и, слегка прихрамывая, пошла наверх, а я сошел к реке.

Когда я спустился за водой вторично, она была уже там.

— Маму твою я не видел, — сказал я, — но вот сейчас я вспомнил — зимой мы встречали в Екатеринодаре нашего унтера. Он был в плену. Тогда я видел твою бабуш-

ку. Она расспрашивала пленных, не слыхали ли они о тебе. Значит, твоя мама не возвращалась?

— Да она убежала недавно, обещала меня выкупить. А вдруг она про меня забыла?

— Как же мама может забыть свою дочку…

Маринка пожала плечами.

Шерет в этот день был очень доволен моей работой. Я отлично полил его огород, чтобы наговориться с Маринкой.

Она рассказала свою грустную историю. Три года назад во время покоса была с матерью в степи. Вдруг появились черкесы, схватили обеих, завязали им рты и ноги, положили на коней и были таковы. Мать жила с Маринкой, а прошлой весной встретилась в лесу с беглым солдатом, которому надоело жить у черкесов. Они убежали на Кубань.

— Но почему же они не взяли тебя?

— Когда черкесы везли, веревка сильно натерла мне ногу. Рана долго не могла зажить. И сейчас еще болит. Как бы я с ними побежала?

Мы встречались у реки не менее двух раз в день в условное время. Маринка была очень полезна мне, она знала все новости аула. За три года она выучилась говорить по-черкесски, не то что я, который знал десятка три слов Однажды она сказала:

— Дядя, давайте убежим? Я больше не могу терпеть.

— Куда же убежим, если оба не знаем дороги, а я в кандалах!

— Я украду для вас напильник… А дорога… Прочный Окоп в той стороне… — она показала на восток. — Я давно ушла бы, но одна боюсь.

— Что Прочный Окоп там, мне известно. Но вокруг горы, и тропинок мы не знаем. А за горами большая равнина, где постоянно бродят черкесы. Бежать нужно в другую сторону — к морю. Оно гораздо ближе. Наверное, черкесы туда ездят. Но сначала нужно хорошо разведать дорогу. А напильник укради.

Дня через два после этого разговора рано утром я ушел в лес за дровами, а вернувшись к полудню, застал у кунацкой с десяток верховых. Значит, к моему хозяину приехали гости. Как раз вышел и Шерет и приказал напоить и накормить лошадей. Я взял двух под уздцы и повел к реке. Маринка примчалась туда с кувшином.

— Приехали с пушкой, — сказала она запыхавшись. — Вот глядите! Оттуда будут стрелять, если придут русские.

Она указала на уступ, возвышавшийся над густой зеленью чинар. Там вырисовывался силуэт орудия.

— А бомбы?

— Есть и бомбы. Все привезли утром. Там какие-то новые люди. Только не русские и не черкесы. Один рыжий. Был здесь в прошлом году.

Маринка присела на камень и, размотав грязную тряпку, которой была обмотана нога, принялась расковыривать свою болячку.

— Что ты делаешь, дурочка!

— Дядя, дорогой! Убежим! Я боюсь!.. Этот рыжий так противно смотрел и смеялся. — И Маринка с остервенением сорвала корку с болячки. Из болячки хлынула кровь.

Я ничего не мог понять. Но было нужно идти наверх, не то меня тоже могли хватиться. Пообещав Маринке сейчас же вернуться и толком поговорить, я повел лошадей, а когда спускался вторично, с реки доносился страшный визг. Визжала Маринка, отбиваясь от своего старика хозяина. Он ругался и тащил Маринку наверх. Она упиралась. Руки ее были перепачканы кровью.

Что я мог сделать? Я успел напоить лошадей, а старик доволок Марину только до половины обрыва. Спускаясь снова, я их уже не застал. Вокруг была тишина, и тревога за мою маленькую подругу охватила меня. Я ломал голову, как ей помочь, и чего она так испугалась…

Привязав коней, я хотел вести на водопой четвертую пару, но из кунацкой вышел какой-то черкес и, всплеснув руками, бросился ко мне.

— Пане боже! — закричал он. — Кого я вижу! Сам пан Наленч!

От изумления я остолбенел. Передо мной стоял улыбающийся во весь рот, живой и невредимый ксендз Залагодзский.

— Неужели то вы, пан? — пробормотал я. — А ведь я считал вас убитым.

— Слава пану Езусу — живу припеваючи, пан Наленч! Как я рад вас видеть! Но в каком вы страшном виде!

Вид у меня был не ахти. Я был брит, но одежда так изодрана, что и описать немыслимо. Залагодзский же напротив— в шелковом бешмете и красивой черкеске. Она сидела на нем уморительно смешно по причине отсутствия у ксендза талии. На голове у Залагодзского красовалась белоснежная чалма.

— Ваш вид тоже изумляет меня.

Ксендз махнул рукой: