Дубовый листок

— Экселленция. — тихо сказал Высоцкий. — Я предъявил вам письмо, подписанное вождем. Пан Скшинецкий волен писать что ему хочется. Но прошу пана генерала выслушать.

Волнуясь, с пылающими щеками, Высоцкий рассказал историю своего перевода в корпус.

— В таком случае, забудем все это. Милости прошу. Я рад вам, искренне рад. — И Дверницкий пожал Высоцкому руку.

— Ну а ты? — обратился генерал ко мне. — Подойди! Что ты прилип к стенке! Дай посмотрю, как тебя починили в госпитале, — и, потрепав меня по левому плечу, Дверницкий спросил: — Не болит?

— Нет, экселленция.

— Ну ладно, ладно. Голодный желудок ушей не имеет[33]. Наверное, вы в пути забыли, что такое обед, а у нас уже ужин прошел. Анастаз! — крикнул генерал.

Вошел адъютант.

— Напиши-ка приказ о прибытии в распоряжение штаба капитана Высоцкого и подпоручика Наленча.

Генерал забыл, что я всего-навсего подофицер… Я разинул рот, и Дверницкий это заметил.

— Тебе разве не сказали? Ты подпоручик с самого Сточека. Правда, приказ об этом утвержден недавно. Так вот, Анастаз, — один приказ о прибытии капитана Высоцкого и подпоручика Наленча, второй о зачислении пана подпоручика моим адъютантом. И потом скажи повару, пусть накормит панов офицеров.

Пожелав хорошо отдохнуть, генерал отпустил нас.

Я не чувствовал под собой ног.

— Что же ты, плут, молчал? — сказал Высоцкий. — Двести шестьдесят верст плыли от Варшавы, ели, пили, мокли вместе, переговорили черт знает сколько, и ты ни разу не заикнулся, что отличился под Сточеком!

— Да я и сам про это забыл, — отвечал я

— Ты шутишь?!

— Нет, пан Высоцкий. С тех пор произошло столько! Да и потом, что особенного? Ну — бомба упала, и я ее схватил… Я был уверен, что она не взорвется сразу. Ведь совсем недавно об этом учил в школе.

Глава 16

В первый же день моего дежурства в штабе к нам пожаловал гость с Волыни — солидный пан с рыжеватыми пушистыми усами, грудью колесом и сияющей лысиной. Оглядев нас искрящимися глазками, он басом потребовал проводить его к генералу немедленно.

Я исполнил его желание и хотел выйти, но генерал сделал знак подождать.

— Отставной майор Хрощековский, ныне эмиссар Народного Жонда, единственного, кому подчиняюсь, — важно объявил гость.

— Очень рад, — отвечал генерал. — А номинация у вас есть?

— А как же…

Хрощековский извлек из кармана трубку с мундштуком длиною чуть ли не с трость и развинтил ее. Как она помещалась в кармане, загадка! В мундштуке оказалась номинация.

— Здорово это вы придумали! — сказал генерал.

Он пробежал бумагу глазами, передал мне для отметки и приказал позвать капитана Высоцкого.

Они сидели втроем довольно долго. Наконец Высоцкий вышел вместе с Хрощековским, сказал, чтобы я захватил все, что нужно для писания, и шел к генералу, а он отведет гостя обедать.

Генерал диктовал мне часа два разные письма к волынским магнатам. В общем-то эти письма были похожи друг на друга: в каждом говорилось, что генерал собирается на Волынь и в Подолию на помощь повстанцам и просит магнатов помогать пану Хрощековскому в выполнении поручений Народного Жонда и командира специального корпуса. Среди этих писем было одно на имя графа Плятера, жившего в Берестечке. Я решил просить пана Хрощековского вручить небольшое письмо Ядвиге. Он согласился и пообещал непременно передать письмо в собственные руки панны.

— Это мне не будет стоить никакого труда, — сказал он.

Хрощековский ночевал в избе, где я жил с Высоцким. Они оба вечером были у генерала и пришли, когда я уже задремал. Отпустив солдата, который с трудом стянул с него сапоги, пан Хрощековский кряхтя начал раздеваться и при этом жужжал, как майский жук:

— Подчиняюсь только Народному Жонду, а пан генерал дает мне поручения, как будто я служу в его корпусе.

— Пан давно в отставке и, вероятно, забыл, что в местностях, объявленных на военном положении, вся власть принадлежит командиру войсковой части. Кроме того, генерал Дверницкий сам является доверенным Народного Жонда, — спокойно сказал Высоцкий.

— Да я не против. Пусть пан ничего не думает. Я расстроился только потому, что пан генерал слишком ясно показал, что недоволен мной… Откуда я мог знать, что потребуются сведения о количестве российских войск на Волыни и в Подолии и о местах их расположения…

— Пан, вероятно, забыл, как я инструктировал его в Варшаве, — так же тихо и спокойно возразил Высоцкий. — Я как раз говорил, что эти сведения будут нужны. И пану были даны полномочия в январе, а сейчас март. За эти два месяца пан мог раздобыть наилучший материал. Но все еще поправимо. Если пан использует данные ему письма и поторопится объехать пункты, все будет досконально.

Высоцкий лег, и несколько минут спустя я услышал его ровное дыхание. Грузно улегся и Хрощековский. Скоро и он захрапел. Я же не мог раздумывать над их разговором. Мечты о том, как Ядвига получит письмо, овладели мною, и с ними я заснул.

Мы с Высоцким встали на рассвете. Хрощековский еще храпел.

— Ты с ним договорился, Михал, когда ему подавать карету?

— А как же! Он хотел ехать после полудня, чтобы хорошо выспаться перед дорогой, — отвечал я.