Дубовый листок

— Дети! — с обычной теплотой произнес генерал. — Сегодня я выполнил обещание, данное братьям. С нетерпением они ожидают нас на этой земле, принадлежавшей нашим отцам и дедам. Народный Жонд поручил нам возвратить ее Польше и освободить здешний народ от царского ига. Если будет нужно, умрем за свободу и независимость Волыни, Подолии и Украины! До свиданья, до лучших дней, дорогая отчизна!

Генерал сошел с коня и повернулся к Бугу. Буг катил свои мутные волны к милой Варшаве — городу, где я начал мужать и познал любовь и ненависть. Сердце мое почему-то сжалось…

Генерал встал на колени и поклонился. За ним, как один человек, рухнул на колени весь корпус и застыл в земном поклоне отчизне.

Глава 18

Несколько ниже нашей переправы лежало местечко Кжечув. По договоренности с генералом пан Хрощековский должен был подать туда тридцать тяжеловозов для артиллерии, однако ничего похожего там не оказалось. Генерал недоумевал:

— Может быть, не успели, встретим их по пути? — сказал он наконец и велел выходить на Литовежский тракт.

Мы прошли сквозь Литовеж, но и там нас никто не ждал. За Литовежем расположились на большой привал. Вскоре разведка донесла, что по тракту следует колонна рекрутов, конвоируемая казаками. Генерал приказал подпустить их поближе и взять в окружение.

Это была великолепная сцена! Рекрутов вели в присутствие, чтобы там описать их приметы, обрить лбы и отправить в полк. Все они были в кандалах. Конвоиры не успели и пикнуть, как их обезоружили. Ехавший за рекрутами на повозке с денежным ящиком офицер дремал, и мы без труда захватили его и немного отставший обоз с продовольствием. Глядя на происходящее, рекруты недоумевали.

Рекрутский отдатчик[40] и староста с писарем были ни живы ни мертвы от страха, когда их потребовал Дверницкий.

— А ну, пан, где у тебя список? — спросил генерал отдатчика.

— У меня только квитанция на прием рекрутов, а список там, — отвечал отдатчик, указывая на денежный ящик.

Достали список, и генерал приказал отдатчику выкликать рекрутов и ставить их в шеренгу.

Наши солдаты окружили рекрутов тесным кольцом.

— Дети, — обратился к ним генерал. — Видели ли вы когда-нибудь, чтобы людей так отправляли на военную службу? Вот живой и страшный пример угнетения одного из славянских народов.

И генерал приказал саперам разбить у рекрутов кандалы.

Арестованные конвоиры и офицер молча стояли тут же, ожидая своей участи. Генерал назначил поручика Гоньковского сопровождать их в Замосцье.

— Отпустите нас, — сказал офицер, кусая губы. — Мы ведь не бились с вами, а шли, выполняя свой долг.

— Вы выполняли позорный долг, — отвечал генерал. — Позор офицерам, которые считают надругательство над личностью служебным долгом.

— Все это только красивые слова, — возмутился офицер. — Что же, по-вашему, я мог и должен был делать? Не я же писал устав о рекрутах!

Генерал ничего не ответил, а, обратившись к рекрутам, объявил, что они свободны, могут идти по домам и всем сообщить, что пришел польский корпус освободить волынский народ от рабства.

Рекруты упали перед генералом на колени.

— Встаньте, — сказал Дверницкий. — За свободу, которую вы получили, благодарите не меня, а солдат. Это они приносят свободу и, если нужно, умрут за нее.

— Пан генерал, дозвольте сказать, — обратился один из рекрутов. — На что эта свобода, если, вернувшись домой, я тотчас попаду в руки полиции? Дозвольте уж мне идти добровольцем в вашем войске.

_ Охотно тебе позволяю, — отвечал Дверницкий. — Все, кто желает, могут идти с нами.

Их было пятьдесят человек, и сорок девять решили остаться у нас. Солдаты тотчас увели их к своим кострам. Только один, самый высокий и немолодой, продолжал стоять.

— Что же ты? — спросил я. — Или не хочешь идти с нашим войском?

Рекрут опять покачал головой:

— Я беглый. Меня уже секли в полиции. Ежели я убегу в другой раз и попадусь властям, мне положена тысяча шпицрутенов, а это смерть.

— Как раз ты и должен идти с нами, чтобы не попасться мучителям, — сказал генерал.

Рекрут покачал головой:

— Никак нет, пан генерал. Я хоть и беглый, так не от Расеи бегал, а от собаки унтера, который меня кажин день кормил зуботычинами. Ежели пойду с вами — буду я клятвопреступник. Они вон, — он указал на рекрутов, — еще не присягали, а я присягал царю-батюшке… Ежели можете, дайте записочку, что я не по своей воле не явился в присутствие, и отпустите меня…

— Будь по-твоему, — решил Дверницкий. — Принуждать я никого не собираюсь.

Генерал поручил мне написать записку, а также дать рекруту денег и накормить.

Мужик поел, перекрестился, поблагодарил и сказал:

— Видать, ты еще малехонький, ваше благородие. Командир у вас хорош — благородную думу содержит. Только зря вы сюда пришли…

— Почему же?

— Нешто вы Расею не знаете? Чтобы свободу ей дать, много силушки и времени надобно. Утопнете в наших болотах, в лесах заплутаете. Не такие, как вы, пропадали. Опять же мужика с вами нет, а на Волыни мужиков больше, чем господ. Не хотел бы вороном каркать над корпусом вашим, да только… — он тяжело вздохнул и поклонился мне в пояс. — Не серчай, ваше благородие…