Дубравка

Собачонку звали Кайзер Вильгельм Фердинанд Третий или попросту Вилька. Была она ничья и, возможно, поэтому никогда не голодала. Она зарабатывала хлеб собственной головой, кувыркаясь через неё; собственными лапами, так как умела ходить и на задних и на передних в отдельности. Она знала, что на человека можно тявкать не более трёх раз подряд, иначе тебя сочтут грубиянкой. И ещё она знала: показывать зубы в улыбке гораздо прибыльнее, чем скалить их просто так.

Малышей в красных трусиках звали Серёжка и Наташка. Брат и сестра. Были они двойняшками-близнецами. Когда они ревели, то становились друг к другу спиной, чтобы рёв слышался со всех сторон. Дрались плечом к плечу. Засыпали вместе и просыпались одновременно. По очереди они только задавали вопросы.

Малыши подошли к Дубравке.

- Ты почему на скамейке спала? - спросила Наташка.

Серёжке этот вопрос был неинтересен. Он, как мужчина, полагал, что человек может спать, где ему заблагорассудится. Он спросил:

- Скажи, кто главнее: колдунья, ведьма или баба-яга?

- Все главные, - ответила Дубравка. - Они различаются только по возрасту. Колдунья - это молодая девушка. Ведьма - женщина средних лет. Баба-яга - старуха.

- А есть колдовские дети? - тут же спросила Наташка.

Дубравка давно уже знала, что единственное спасение от вопросов вопросы.

- Валентина Григорьевна не выходила? - спросила она.

Брат и сестра переглянулись. Сказали хором:

- Какая?

- Очень красивая. Она комнату в той башне снимает.

Дубравкина бабушка высунулась в окно и позвала Дубравку завтракать.

- Как только она выйдет, - наказала малышам Дубравка, - кричите мне.

Серёжка и Наташка важно кивнули.

Не успела Дубравка выпить кружку молока, как во дворе раздался крик:

- Дубравка, она вышла!

Дубравка выглянула в окно.

Посреди двора стояла Валентина Григорьевна. В руке она держала белую пляжную сумку. Платье на ней было тоже белое и узкое, в крупных пунцовых цветах.

Дубравка поперхнулась молоком. Днём Валентина Григорьевна оказалась ещё красивее.

Бабушка посмотрела через Дубравкину голову во двор.

- Радуга, - сказала она. - Дай бог, чтоб не мыльный пузырь.

"Радуга, - подумала Дубравка. - Почему нет такого женского имени?" И спросила вдруг:

- Это ты меня Дубравкой назвала? Почему?

- Так, - ответила бабушка.

Во дворе перед Валентиной Григорьевной, взявшись за руки, стояли Серёжка и Наташка. Они смотрели на неё и деловито кричали:

- Дубравка, она вышла!

Потом Наташка спросила:

- Почему вы такая красивая?

- Потому что я мою уши, - сказала Валентина Григорьевна.

Она хотела ещё что-то сказать, но тут из дома вышел мужчина с такими же тёмными глазами, как у Серёжки и Наташки. Он взял малышей за руки.

- Идёмте немедленно мыть уши. Я тоже буду мыть душистым мылом.

- Вам это вряд ли поможет, - насмешливо сказала Валентина Григорьевна.

- Спасибо, я буду мыть уши без мыла... - Мужчина улыбнулся и повёл ребят к набережной.

Валентина Григорьевна смотрела им вслед, покусывая губы, потом, спохватившись, крикнула:

- Пожалуйста! - и принялась разглядывать дом.

- Нравится? - спросил её кто-то сверху.

Она обернулась, подняла голову. На ступеньке висячей лестницы сидела Дубравка.

- Здравствуйте! - сказала Дубравка.

Встав на цыпочки, Валентина Григорьевна пожала Дубравкину руку, крепко, как хорошему, верному товарищу. Потом спросила, махнув сумкой в сторону набережной:

- Кто этот человек?

- Это Серёжкин и Наташкин отец, Пётр Петрович. Он всегда дразнится. У него не поймёшь, когда он говорит серьёзно. Он прозвал наш дом Могучая фата-моргана.

- Почему?..

- Ему так хочется. Он чудак.

Валентина Григорьевна ещё раз оглядела дом.

- Он и правда похож на фата-моргану.

- Может быть, - согласилась Дубравка, - только я не знаю, что это такое.

- Ничего, - сказала Валентина Григорьевна, - просто забавный мираж.

* * *

Мальчишки лежали на пляже вверх лицом. Они изо всех сил надували животы. Считалось, что к надутому животу легче пристаёт загар. Лежать с надутыми животами тяжело. Скоро мальчишки устали, повернулись к солнцу спинами.

- Попадись мне эта Дубравка! - сказал Утюг ни с того ни с сего.

Его друзья не шелохнулись. Они лежали, словно пришитые к земле солнечными нитками. Им было лень говорить.

Утюг был местный. Прозвище он получил за то, что не умел плавать, как это ни странно.

- Меня вода не держит, - объяснял он. - У меня повышенная плотность организма.

Утюг верховодил на берегу. Он бросал на спины загоральщиков сухой лёд, выпрошенный у продавцов мороженого. Ловил девчонок в верёвочные силки, закатывал им в волосы колючки. Но больше всего он любил посещать салон, где соревновались кондитеры. В этом салоне давали отведать любое пирожное, какое хочешь, душистые кексы и сливочное печенье. Нужно было только заплатить за билет, выслушать лекцию о белках, витаминах и углеводах. Пробовать можно бесплатно. Правда, очень скоро Утюга перестали туда пускать. У него оказался слишком большой аппетит и очень маленькая совесть. Утюга часто били. Но вчерашний Дубравкин удар Утюг считал оскорблением.

- Пусть только появится! - бормотал он. - Что лучше: леща ей отвесить или макарон отпустить?