Дубровинский

Новый год начался новым приступом. И уже 2 января Иосиф Федорович, не дожидаясь ответа из Петербурга, шлет новое прошение.

«Его Высокопревосходительству Господину Министру Внутренних дел состоящего под гласным надзором полиции в г. Яранске Вятской губ. Иосифа Федоровича Дубровинского

Прошение

В прилагаемом при настоящем моем ходатайстве медицинском свидетельстве изложены те медицинские основания, вследствие которых пользующий меня врач признает необходимым для меня переезд на юг. Без этого условия, по заявлению врача, успешное лечение болезни легких, которой я страдаю, невозможно. До окончания срока главного надзора мне остается полтора года. Таким образом, если бы перемена местожительства не оказалась возможной, мне пришлось бы прожить при очень неблагоприятных климатических условиях значительный промежуток времени, включающий при том два особенно опасных весенних периода.

Ввиду изложенного, честь имею просить Ваше Высокопревосходительство о переводе на оставшееся от отбытия надзора время в одну из южных губерний.

Медицинское свидетельство прилагаю.

2 января 1902 г. Иосиф Дубровинский».

И снова потянулись дни ожидания и тоски. Он скучал по жене, скучал по маленькой дочке. Ей еще не напишешь писем.

И с еще большим усердием читал, читал, читал.

Не получив высшего образования, Иосиф Федорович самоучкой стал одним из наиболее образованных марксистов.

За всю свою недолгую жизнь Дубровинский написал лишь несколько статей, рефератов и листовок. Но приобретенные знания он не прятал втуне, щедро делился ими в беседах, они помогли ему стать крупнейшим партийным организатором.

То, чего он так долго добивался, на что надеялся и не верил в сбыточность этих надежд, все же свершилось.

Весной 1902 года Дубровинскому было разрешено отбывать оставшийся срок ссылки в городе Астрахани.

Наконец-то и Казань. Навигация на Волге, слава богу, уже открылась, и теперь прямо без пересадок пароход доставит в Астрахань. На воде еще сыро, особенно вечерами. И удушливый кашель всю ночь будет отгонять сон. Придется потратиться на отдельную каюту. Отдельные только в первом классе. Интересно, имеют ли право ссыльные разъезжать первым классом?

Сопровождающий унтер не протестовал.

Когда-то в Москве Дмитрий Ульянов рассказывал, что Владимир Ильич к месту ссылки добирался по проходному свидетельству третьим классом поезда. И в дороге еще умудрялся работать. Но у Дубровинского уже не осталось сил.

Иосиф Федорович не слышал последних гудков парохода, визгливого гомона провожающих, грохота палубы. Измученный нелегкой дорогой из Яранска, он уснул, даже не раздеваясь.

И проснулся от холода. В открытое окно задувал легкий ветерок. Он приносил с собой влагу большой реки, прохладу ранних сумерек. Несколько часов крепкого сна освежили Дубровинского, и он выбрался на палубу.

Страж сидел у окна каюты. Ужели он думает, что если его подопечный замыслил побег, то воспользуется окном, а не дверью? Пусть себе охраняет.

Можно без конца слушать рассказы о шири и мощи великой русской реки, великолепии ее берегов. Но только с палубы парохода видна эта красотища.

Дубровинский уселся в плетеное кресло, да так и не вставал с него до той поры, пока вечерний туман не скрыл берегов и на реке тускло засветились редкие бакены.

Долго плывет пароход от Казани до Астрахани. Подолгу стоит у городских пристаней. Иосиф Федорович отдохнул за дорогу и даже загорел. После Царицына солнце стало палить невыносимо. Еще середина мая, а с берегов уже тянет сухим жаром, пылью, резкими запахами пожухлых трав. Ужели и в этом году сгорят хлеба, ужели вновь голод миллионов? Эти мысли отвлекли от красот Волги. Да он ими уже пресытился и вдосталь налюбовался.

Теперь Дубровинский на береговых откосах стал замечать драные серые заплаты деревень, хуторков. Что и говорить, волжские деревни выглядят добротно по сравнению с орловской или курской приземистой избушечьей гнилью.

Но все одно лапотная, нищая Русь. И до боли сжимается сердце, когда видишь мощь, простор, удаль русской реки и забитость, тесную скученность, приниженность русских деревень по ее берегам.