Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский»

Войдя в гостиную, Троекуров невольно залюбовался своей дочерью. Она, вся в белом, стояла у окна вместе с Дефоржем и что-то рассказывала ему – он слушал со спокойной улыбкой. Троекуров подошел к ближайшему официанту и попросил плеснуть ему еще коньяка.

Дубровский, взяв Машу за локоть, вывел ее на полутемную террасу. Музыка сюда долетала будто через толстой слой ваты, было тихо, а за огромными стеклами окон – тяжелая зимняя темнота.

Маша рассказывала Дубровскому какую-то забавную историю про прокурора и его жену, а теперь замолчала и просто смотрела на него, точно ожидая каких-то особенных слов.

И Дубровский решился.

– Маша… – проговорил он и положил обе руки ей на плечи. – Маша. Я не Дефорж.

Маша скептически подняла брови, ожидая какой-то шутки, и Дубровский, чувствуя себя человеком, который прыгает вниз с гигантского водяного порога, сказал:

– Я – сын дяди Андрея. Андрея Гавриловича Дубровского. Я – Дубровский.

На лице Маши отразилось глубокое замешательство – она издала жалкий смешок.

– Шутишь?…

Дубровский просто промолчал в ответ. Она широко распахнула глаза в какой-то дикой потерянности, точно земля внезапно ушла у нее из-под ног.

– Я пришёл к вам, чтобы за отца отомстить.

– Кому? – слабым голосом спросила Маша.

– Твой отец и Ганин состряпали дело против отца, против кистенёвских. Отняли деревню. Выгнали людей… Отец из-за них умер… – сказал Дубровский. – Но я больше не верю в месть. Я просто хочу помочь, как могу, этим людям. Исполнить свой долг перед отцом. Помочь им и уйти. Хочу жить своей жизнью. Хочу быть с тобой, – сказал он, сделав паузу. – Ты нужна мне, Маша.

Она вдруг сбросила его ладони и отшатнулась, повернувшись лицом к окну. Ее бил мелкий озноб. Она не могла сказать ни слова, не находя нужных слов, а потому яростно, но одновременно как-то беспомощно всплеснула руками, будто была марионеткой, которой обрубили все ниточки.

– Уедем отсюда, а? Маша? Вместе. Давай? – зашептал Владимир.

– Куда? – тихо спросила Маша не своим голосом. – Куда мы поедем? Тебя же ищут везде… Ты же… Как вообще это все?.. – она судорожно глотала воздух.

– Вместе поедем, только ты и я. Подальше от всего этого. Ты же хотела. Ты сама говорила. Ты же пропадешь тут, – он помолчал. – А я – без тебя.

Маша сжала челюсти, словно пытаясь подавить вскрик. Она замолчала – смотрела в окно, в стекле которого отражались лица обоих, кусала губы и, казалось, готовилась плакать. Но нет. Когда Маша заговорила, в ее голосе (пусть и слабом) не было слез.

– Прямо сейчас?

– Подождём, когда стемнеет. Соберёшься, самое необходимое. Об остальном не думай – я всё беру на себя.

Маша, ни слова ни говоря, обвила шею Дубровского руками, прижалась к его груди и замерла.

– Подожди, стой, – шепнула она. – Я не могу так.

– Через два дня будешь готова? Двух дней тебе хватит?

Маша не ответила, а только тихо всхлипнула.

– Маша, родная, мне надо сейчас идти. Я понимаю, что это неожиданно все. Два дня. Два дня.

– Ты уходишь? – в Машином тоне звучало отчаяние.

– Да, ночью уйду, – решительно сказал Владимир и рассеянно погладил ее по волосам.

– Уже?

– Через два дня мы будем вместе, – пообещал Дубровский и поцеловал ее в висок. – Вот мой номер, – он вложил в ее пальцы бумажку. Встречаемся через два дня, в «Дупле», знаешь, где это? Если меня не будет, жди меня там. Начиная с полудня. Договорились? Главное – ничего не бойся. Мы уедем вместе. Далеко-далеко. И все будет хорошо. Мне пора. Иди, простынешь.

Маша задрала голову и посмотрела на него прозрачными от невыплаканных слез глазами, и тогда Владимир быстро поцеловал ее в губы. А потом, стараясь не оборачиваться, ушел, оставив Машу в одиночестве стоять у окна.