В Наре. До войны в Наро-Фоминске было два типа домов - частные деревянные и общественные кирпичные, так называемые казармы. Казармы были четырёхэтажными домами с несколькими подъездами, громадными железными лестницами и широкими коридорами по всему этажу. По обе стороны коридора располагались каморки. Это комнаты в 10-12 квадратных метров на одну семью или на нескольких человек одиноких ткачих. Все коммунальные удобства находились на этаже - это кухня, туалет и титан для кипятка. Естественно, в таких условиях стирка и мытьё исключались. Поэтому все рабочие семьи пользовались общественной баней и прачечной. Мы жили в собственном деревянном доме. Дома горожан отличались от деревенских. Так, у нас не было русской печи, потому что её нечем было топить, а была маленькая голландская печка. Еду готовили на керосинке. О канализации и водопроводе не могло быть и речи. Значит, мы тоже ходили в баню. Для рабочих фабрики и их детей баня была бесплатной по субботним дням. При входе надо было отстоять очередь на лестнице. Потом входили в предбанник, или раздевалку. В большом зале стояли рядами длинные деревянные диваны, как на вокзале. Следовало найти свободное место, чтобы раздеться. Причём одевались и раздевались на одних скамьях. Кто только что вымылся и одевал чистое нижнее бельё, а рядом с ним снимали верхнее пальто и грязную обувь. Когда разденешься донага, то всё нужно увязать в один узел - и обувь, и одежду, и т. д. Постоишь в очереди, сдашь узел и получишь таз, или шайку, и идёшь мыться. Когда входишь в отделение для мытья, то сначала из-за пара ничего не видно. Пообвыкнешься и начинаешь искать место на каменной скамье. Найдёшь, кладёшь мыло и мочалку и идёшь в очередь за водой. Вся процедура занимала довольно много времени, но поскольку другой возможности помыться не было, дело это делалось систематически раз в неделю, несмотря на дождь, мороз или, наоборот, жаркую погоду.
На фронте. Когда мы выходили из окружения, командир Антипов Василий Петрович спрашивал нас дорогой, кто о чём мечтает. Несмотря на то, что мы буквально шли голодные, всё же первое желание было помыться. Когда мы вышли в расположение наших войск на шоссе Москва - Тула в с. Ненашево, то там было такое количество людей, что ни в одном доме не было свободного местечка, чтобы нам обогреться. Единственное помещение, которое было свободно от постоя, это ветеринарный случный пункт. Там было сухо, довольно чисто, и была крыша. Сели мы с Машей на какую-то скамью и сразу уснули. Мы не слышали, как зашёл красноармеец, посмотрел на нас и пошёл докладывать старшему лейтенанту, что, мол, сидят две военные сестрицы, чуть живые, и уже пухнуть начали от голода. Тот распорядился накормить. Красноармеец разбудил нас, дал котелок солдатской похлёбки и стоял, смотрел, пока мы ели. Отдав ему пустой котелок, мы, уже в темноте, пошли снова искать ночлег. И вот почти на краю села (в сторону Москвы) нас впустила в дом женщина, хотя народу у неё и так было много. Она была очень возбуждена, так как немцы подходили к селу. Детей своих снаряжала в партизаны, а сама оставалась дома, ничего не хотела оставлять врагу. Забила скот, попрятала картошку и вытащила из ульев соты. Всем этим она стала угощать нас. Но самое главное, что она сделала, это истопила русскую печь и приготовила щёлок. Кроме нас в избе в числе других был военврач, мужчина далеко не призывного возраста, лет 60-65. Сначала мы помогли помыться ему, потом постирали бельё с себя и, конечно, вымылись сами. Довольные, но почти раздетые, сидели в натопленной избе, когда появился командир с красной повязкой на руке и приказал в десять минут оставить населённый пункт. Ничего не поделаешь, надо опять в дорогу идти на восток. А как же с бельём, оно мокрое - не оденешь, а на улице ноябрь месяц. Хозяйка порылась в сундуке и дала мне нижнюю рубашку своего сына Васьки. Так я носила васькину рубаху до тех пор, пока не попала в Москву.
А однажды мы стояли в селе Мясное под Михневом. В короткое затишье от бомбёжек в Михнево истопили настоящую баню, и пустили нас, женщин, первыми. Мы обрадовались и - давай стирать. Кругом бани ждут солдаты своей очереди, и всё подходят новые. Видят, что мы застряли надолго, а тут налёт начинается, они взяли, сорвали дверь и стали раздеваться при нас. Мы еле убежали тогда. Больше нас в эту баню не пускали. А мы стали ходить на станцию. Там котельная или что-то в этом роде, и вот иногда сверху через край начинает литься тёплая вода, а мы стоим наготове. Кочегар отойдёт в сторону, мы скорее намыливаемся. Там тепло было.
Когда в Серпухове стояли, то в баню ходили во время обстрела. Всё население в убежище, а мы мыться. Хуже стало, когда пошли по освобождённой земле. После фашистского нашествия оставались только трубы печные. Жили и работали в землянках. В одном селе под Юхновым остался остов скотного двора, без крыши. Вместо двери - плащ-палатка, раздеваемся, но сапоги не снимаем (зима) и поливаем друг другу воду на голову и всё остальное. Вот так и мылись.