Дуэль

-- Клянусь честью, -- вырвалось у генерала д'Юбера сквозь стиснутые зубы, -- если ваша светлость соизволит удостоить меня еще каким-нибудь конфиденциальным сообщением, я не ручаюсь за себя... После этого остается только переломить саблю и швырнуть...

-- Вы какому правительству изволите служить, как вы полагаете? -- резко оборвал его министр.

После недолгой паузы упавший голос генерала д'Юбера вымолвил:

-- Правительству Франции.

-- Это называется отделываться пустыми словами, генерал. Вся суть в том, что вы служите правительству бывших изгнанников -- людей, которые в течение двадцати лет были лишены родины, людей, которые ко всему этому только что пережили очень тяжелое и унизительное чувство страха... Не надо обманывать себя на этот счет, генерал.

Герцог Отрантский замолчал. Он отвел душу и добился своего -- потоптал чуточку собственное достоинство этого человека, который так некстати застал его позирующим перед зеркалом в расшитом золотом придворном мундире. Но эта публика из армии -- народ горячий. Он тут же подумал, что будет в высшей степени неудобно, если офицер высшего командного состава, настроенный доброжелательно генерал, принятый им по рекомендации одного из принцев, вдруг после разговора с министром выкинет сгоряча какую-нибудь глупость, из-за, которой потом поднимется шум. Он переменил тон и спросил, переходя к делу:

-- Ваш родственник -- этот Феро?

-- Нет. Не родственник.

-- Близкий друг?

-- Да... близкий... Мы тесно связаны с ним, и связь эта такого рода, что для меня является вопросом чести попытаться...

Министр позвонил, не дослушав до конца фразы. Когда слуга, поставив на письменный стол дча массивных серебряных канделябра, вышел, герцог Отрантский поднялся, сияя золотой грудью при ярком свете свечей, достал из стола лист бумаги и, небрежно помахивая им в руке, сказал с мягкой внушительностью:

-- Вам не следует говорить о том, что вам хочется переломить вашу саблю, генерал. Вряд ли вам удастся получить другую. Император на этот раз не вернется... Что за человек! Был один момент в Париже, вскоре после Ватерлоо, когда он изрядно напугал меня... Казалось, он вот-вот начнет все сначала. К счастью, это никому не удается -- никогда нельзя начать все сначала, нет. Забудьте думать о том, что вы хотели переломить вашу саблю, генерал.

Генерал д'Юбер, не поднимая глаз, чуть заметно шевельнул рукой, как бы ставя крест и смиряясь. Министр полиции отвел от него свой взор и начал неторопливо просматривать бумагу, которую он все время держал открыто в руке.

-- Тут у нас всего двадцать генералов из действующего состава, предназначенных послужить уроком. Двадцать. Круглое число. А ну-ка поищем, где этот Феро... Ага, вот он! Габриель-Флориан. Отлично! Этот самый. Ну что ж, пусть у нас теперь будет девятнадцать.

Генерал д'Юбер встал с таким чувством, как если бы он перенес какую-то заразную болезнь.

-- Я позволю себе просить вашу светлость сохранить мое ходатайство в тайне. Для меня чрезвычайно важно, чтоб он никогда не знал...

-- А кто ж ему станет говорить, хотел бы я знать? -- сказал Фуше, с любопытством поднимая глаза на застывшее, напряженное лицо генерала д'Юбера. -- Вот, пожалуйста, возьмите тут какое-нибудь перо и зачеркните это имя сами. Это единственный список. Если вы хорошенько обмакнете ваше перо и проведете черту пожирней, никто никогда не сможет узнать, что это было за имя. Но только уж извините, я не отвечаю за то, как им потом распорядится Кларк '. (' Кларк -- маршал, военный министр Франции после падения Наполеона.) Если он будет неистовствовать, военный министр пошлет его на жительство в какой-нибудь провинциальный городок под надзор полиции.

Спустя несколько дней генерал д'Юбер, вернувшись домой, сказал сестре после того, как они расцеловались:

-- Ах, милочка Леони, мне так не терпелось поскорей вырваться из Парижа!

-- Любовь торопила? -- сказала она с лукавой усмешкой.

-- И ужас, -- добавил генерал д'Юбер очень серьезно. -- Я чуть не умер от... от омерзения.

Лицо его брезгливо передернулось. Перехватив внимательный взгляд сестры, он продолжал:

-- Мне надо было повидать Фуше. Я добился аудиенции. Я был у него в кабинете. Когда имеешь несчастье находиться в одной комнате с этим человеком, дышать с ним одним воздухом, выходишь от него с таким ощущением, как будто утратил собственное достоинство. Появляется какое-то отвратительное чувство, что в конце концов ты, может быть, вовсе не так чист, как ты думаешь... Нет, ты этого не можешь понять.

Она несколько раз нетерпеливо кивнула. Напротив, она прекрасно понимает. Она очень хорошо знает своего брата и любит его таким, каков он есть. Никаких чувств, кроме ненависти и презрения, не вызывал ни у кого якобинец Фуше, который, пользуясь для своих целей любой человеческой слабостью, любой человеческой добродетелью, благородными человеческими мечтами, ухитрился обмануть всех своих современников и умер в безвестности под именем герцога Отрантского.

-- Арман, дорогой мой, -- сказала она с участием, что тебе понадобилось от этого человека?