Дуэль Агамурада с Бердымурадом

Нелепо звучал и разговор о детстве, который завели между собой Агамурад и Сережа. Вслушиваясь в него краем уха и время от времени подергивая головой, как бы отряхиваясь от обволакивающего наваждения, Бердымурад чувствовал, что, разговаривая между собой, они оба привычно смотрят ТУДА, а моментами даже и заходят ТУДА… Однако он слушал их несколько отстраненно, боясь направить свой внутренний взор ТУДА, куда они привычно и обыкновенно входили при разговоре. Дабы не вызвать в себе гадливую тошноту и омерзительное видение разлагающихся сомов. И со стороны выглядел высокомерным. Чувствуя это, стыдился, особенно перед Сережей, которого уважал за образованность и которого часто ставил в пример самому себе. Но когда тот нараспев стал читать свои стихи в прозе о детских впечатлениях, заслушался и незаметно сам для себя тоже вошел ТУДА. А когда опомнился и попытался отпрянуть ОТТУДА, боясь увидеть ужасающих сомов – было поздно. Раздутые сомы уже стояли перед его внутренним взором, и в них густо копошилась какая-то белая мелкотня. Хотя омерзительного запаха не было. Бердымурад отчаянно затряс головой, но образ раздувшихся сомов стойко держался в его сознании. Более того, от тряски сомы стали распадаться на части, а затем и вовсе рассыпались на мелкие белые шевелящиеся, будто живые длинные живчики… И когда Бердымурад невольно пригляделся к ним, то, к своему удивлению обнаружил, что это вовсе не белые трупные черви, какие виделись прежде, а – крохотные рыбные мальки… Которые, прытко шевелили плавниками и жизнерадостно расплывались в разные стороны…

Это неожиданное видение бурно обрадовало Бердымурада прежде, чем он что-либо успел подумать по этому поводу. Горло его перехватило судорогой, он напряг легкие, чтобы возобновить остановившееся вдруг дыхание. Но от недостатка воздуха и сильнейшего радостного волнения у него закружилась голова. Он закачался и, возможно, даже упал бы, но тутже что-то звонко и ослепительно лопнуло в нем… Следом в оглушающей тишине возник тихий мелодичный звон, словно вокруг головы зароилась мошкара. И уже в следующее мгновение в его расширившиеся ноздри мощной и властной волной хлынули запахи водохранилища, которыми он наслаждался до ухода в армии, а после возвращения ни разу так и не удосужился подышать ими полной грудью. Тут же пронзительно и до щемящей боли в груди отчетливо услышал он и жалобные протяжные крики щуров, собирающихся в стаю, чтобы полететь в жаркие страны. Щуров он тоже доселе не слышал. А затем с ним и вовсе произошло неожиданное, вконец ошеломляющее его обстоятельство – он вдруг увидел ТАМ того толстолобика, которого они собирались убить… Толстолобик увиделся ему в сплошной темной, чуть мерцающей пустоте сознания едва различимым силуэтом… Но Бердымурад сразу же понял, что это именно тот самый толстолобик, а только после этого, не веря самому себя, предположил, что ему вернулось внутреннее видение…

Заволновавшись и страшно боясь чем-то неосторожным разрушить его, Бердымурад хотел было порывисто высказать слова восхищения Сережиным стихам. Но почувствовал, что сейчас ему лучше промолчать и вглядываться ТУДА, отслеживая плывущего толстолобика… И друзья детства, словно почувствовав его душевное освобождения от навязчивого ужасающего образа раздувшихся и разлагающихся на солнце сомов, замолчали, Оставшиеся до русла пятьсот метров прошли молча. За двадцать метров до цели Агамурад поднял руку, молча положил на землю одежду, затем показал пальцем вперед. Все пошли к воде, крадучись и бесшумно… Бердымураду уже достаточно отчетливо виделся подплывающий толстолобик: сделались различимы его шевелящиеся жабры и плавники. Почувствовалось спокойно и уверенно, что он сейчас может попасть из пистолета в любую точку его туловища и из любого положения. С каким-то особенным мягким духовным напором захотелось избавить его от страдания, которое неминуемо принесет ему удар острогой. И убить его на мгновение прежде, чем вонзятся в него острые зубья остроги Агамурада. Подумал, что будет метиться в точку, что на сантиметр левее и выше глаза – в самый центр рыбьего мозга.