Дуэль на брачном ложе

Такие книги и впрямь нашлись, и Мария, начав читать еще при свечах, засиделась до того, что уже высокое солнце заглянуло в окна библиотеки и коснулось шершавых, пожелтевших страниц, на которых подробнейшим образом объяснялся весь порядок наследования. Мария даже нашла путь, по коему и она, и Корф могли остаться в живых, несмотря на то, что их распоряжения как бы уже обрекали обоих на смерть. Ведь по русскому праву духовные завещания должны быть составлены в здравом уме и твердой памяти… точно, точно, эту фразу писала Мария в ломбарде под диктовку Вайяна – писала пером, запачканным в крови Мердесака! На этом основании недействительны были завещания безумных, сумасшедших и умалишенных, когда они составлены ими во время помешательства. Значит, по этому пункту завещание Марии вполне действительно. Была другая зацепка: как явствовало из Сенатского указа 1766 года, самоубийство, совершенное не в безумии или беспамятстве, считалось преступлением, и завещание самоубийцы, как и преступника, признавалось недействительным… А впрочем, о чем волноваться? Такая расчетливая и предусмотрительная особа, как Евдокия Головкина, наверняка же обставит гибель своих жертв самым подобающим образом – в виде трагической случайности, так что самоубийство не будет даже заподозрено, а стало быть, оснований признать завещание недействительным не окажется.

Конечно, если Корф все-таки неожиданно, при подозрительных обстоятельствах, погибнет, а в смерти его будет обвинена Мария – например, на основании показаний беспокойного доктора, – а потом предана суду и лишена всех прав состояния, то ее завещание тоже будет признано недействительным, даже если оно и составлялось прежде вынесения приговора.

И вот еще что: «Не могут быть завещателями постриженные в монашество, как отрекшиеся от мира и от собственности». Что ж, дело хорошее! А не присоединиться ли Марии к своей молоденькой подружке Анне-Полине в монастыре Сент-Женевьев? Ой, нет. Придется искать другой выход, какой ни есть; в монастырь она всяко не пойдет, хоть на аркане ее тащи!

Взгляд скользил по строчкам – Мария силилась вникнуть в сложный текст. Русское право ограничивало завещательные распоряжения только родом имущества… что такое род имущества? А, вот пояснение: каждый может распорядиться свободно тем, что сам приобрел, но унаследованное недвижимое имущество, оставшееся после смерти, должно непременно поступить в пользу законных наследников: родовые имения не подлежат завещанию.

Мария вздохнула с облегчением: родовые имения не подлежат завещанию! Не получит чертова Eudoxy ни Любавина, ни малороссийских угодий!.. Но тут же в глаза бросилась другая строка: «Владелец, не имеющий потомства, может предоставить свое родовое имение, не нарушая прав супруга (супруги), одному из своих родственников или родственниц (хотя бы и помимо ближайших) из того же рода, от которого имение досталось завещателю».

Мария невидящими глазами уставилась в стену, пытаясь проникнуть в смысл сего речевого оборота.

«…одному из своих родственников или родственниц из того же рода, от которого имение досталось завещателю».

Из того же рода… Из того же рода…

Так, кажется, что-то проясняется. У нее нет – и, очевидно, не будет! – детей. И прямых, стало быть, наследников. Брат Алешка по закону получить Любавино не может: он не Строилов, он Измайлов! И буде у него родятся дети – то же произойдет. Матушка, отчим – тоже Измайловы. Тетушка Елизавета Михайловна, ее сын Мишка и муж ее князь Павел – эти Рязановы. А из Строиловых кто? Одна лишь Евлалия Никандровна. Она вроде как сестра деда Марии по отцу Валерьяну Строилову. Но и ее начисто лишает наследства завещание в пользу Евдокии Головкиной. И это значит… это значит…

Мария собрала книги в стопу, подошла к полкам и осторожно, аккуратно установила один к одному тяжелые тома, обтянутые коленкором, выровняла черные кожаные корешки с золотым тиснением.

Это значит, что Евдокия Головкина и есть та самая «одна из родственниц (хотя бы и помимо ближайших) из того же рода, от которого имение досталось завещателю». Евдокия – какая-то дальняя строиловская родня, на наследство права не имеющая, но упрямо к нему рвущаяся!

Да, выходит, верна была догадка, повинуясь которой Мария погнала Данилу в Россию. Хотя теперь ясно, что делать сего не следовало. Зачем далеко? Не проще ли тетушку Евлалию Никандровну попросить напрячь память и перебрать по пальцам всю строиловскую родню, с которой никогда не имела никаких дел матушка Марии? Уж наверняка тут-то и отыщется след Евдокии Головкиной.

* * *

Ежегодный весенний бал-маскарад в городской ратуше был событием, не пропустить которое старались самые высокопоставленные особы парижского beau monde [92]. Поговаривали, что там может оказаться сам герцог Орлеанский.

Марии впервые предстояло побывать на маскараде: в прошлые года Корф, очевидно, забывал пригласить туда жену – впрочем, и сам он не ездил на те балы. Нынче же все высшие посольские чины и их супруги были приглашены поименно, об отказе и речи идти не могло!