Дуэль нервного века

Это было месяца три или четыре назад. Я возвращался на метро с работы. Пришлось задержаться на совещании, и в это время, сразу же после часа "пик", в вагоне было относительно свободно. Люди входили и выходили на остановках, молчаливые, озабоченные своими делами, а я, прикорнув на сиденье, блаженно расслабился. И вдруг меня резанул взгляд, как вопль о помощи. У дверей, раскачиваясь, стоял человек. Интеллигент, это было сразу понятно. Не по одежде: он был очень скромно одет. Но было в его лице что-то такое, что сразу выдавало человека, живущего одухотворенной жизнью. Даже то, что он пьян, не могло стереть эту печать одухотворенности. А пьян он был здорово, но водка не заглушила душевную муку этого человека. Когда эмоции доходят до взрыва, алкоголь действует прямо противоположно: обостряет их. Но какие-то тормоза у него отключились. Он плакал, как плачут дошедшие до предела мужчины, не замечая этого. Слезы катились по его лицу, искаженному страданием и, как мне показалось, ужасом перед чем-то страшным, необъяснимым... Он хватал окружающих за руки, за плечи и что-то говорил, говорил, вхлипывая и давясь от слез. Ничего нельзя было разобрать, водка все же сковала его язык, понятна была только одна фраза, которую он все время повторял: "Товарищи, где же правда, где же правда? Ее же обещали..." Очевидно, это больше всего мучило человека. Люди отворачивались, отходили. Не так, как отворачиваются от обычного пьянчуги, а как-то растерянно, с сочувствием. Черт побери, когда же мы научимся открыто сочувствовать человеку? А он снова и снова пытался что-то рассказать, еле ворочая языком, что-то страшно важное не только для него - для всех. Но отчетливо звучал лишь настойчивый рефрен: "Товарищи, где же правда?"

Мне пора было выходить. Я пошел к дверям, мимо него, повернувшись к нему лицом. Я просто не мог пройти отвернувшись, как другие. Он схватил меня за рукав и забормотал, и глаза у него были такие, что я неожиданно для себя погладил его по редким, с густой проседью волосам, как обиженного мальчика, и начал уговаривать успокоиться. Но он не слушал. "Они же обязаны, обязаны, ведь перестройка..." - всхлипывал он, и его расширенные ужасом глаза видели за моей спиной что-то страшное, наползающее, как зловещая тень. И я ощутил, что до боли в сердце понимаю этого человека, раздавленного чудовищным несоответствием между тем, как должно быть, и тем, как есть еще на самом деле.

Точно такой же взгляд - затравленный, потрясенный чудовищной несправедливостью - был у Гриши, и я спрятал его в сердце. В тот затаенный уголок, где копил всю боль и обиду в сладостной надежде когда-нибудь выплеснуть все это в глаза людям, которые в этом виноваты.

Эта мерзкая история произошла два месяца назад, Министерство построило дом, и на наше объединение выделили три квартиры - как водится, однокомнатную, двухкомнатную и трехкомнатную. Левины в нашей очереди стояли третьими. Детей у них не было, и однокомнатная представлялась им волшебной пещерой Али-бабы. У них были жуткие жилищные условия. Коренные москвичи, они практически не имели жилья. И у его, и у ее родителей ютились по две семьи в квартире, но санитарной нормы как раз хватало, чтобы райисполком не ставил на очередь. Женя и Гриша снимали в коммуналке комнату у богомольной старухи, промышлявшей свечами на Ваганьковском кладбище. Какие уж тут дети! А Женя страстно мечтает о ребенке, она создана для материнства. Только время проходит, ей уже под тридцать, еще несколько лет, и будет поздно. Так вот, четвертой в списке была старший инспектор Лидия Тимофеевна.

Меня охватило тревожное удивление, уже когда наши женщины стали оживленно обсуждать перекупку Лидией Тимофеевной у кого-то очереди на кухонный гарнитур. Забеспокоилась и Женя. Лицо ее заострилось, каждая черточка стала резче, взгляд черных глаз сделался колючим и злым. Лишь идеалист Гриша ничего не почувствовал. Да и я недооценил эти зловещие намеки, был занят своими сердечными делами. Иначе, конечно, предупредил бы Гришу, чтобы он был осторожнее. Но кто мог подумать, что он совершит такую вопиющую глупость, которая, теперь я в этом уверен, была хладнокровно инспирирована.

...Все было как положено. Райком прислал разнарядку на овощную базу. Партком министерства распределил ее между подразделениями. Секретарь нашей парторганизации по согласованию с Гудимовым раскидал количество людей по отделам. Мне досталось выделить трех человек.

- Кого пошлешь? - спросил меня Борис накануне.

Помню, я удивился: раньше он никогда не интересовался такими мелочами. Но в конце концов какое это имеет значение?

- У нас трудовая повинность по строгому графику, - рассмеялся я. - Завтра пойдут Головко, Женя Левина и Пискарева.

- Не годится, - мотнул головой Борис. - Что это вы все на бабах выезжаете? Работа тяжелая, тут мужики нужны. Да и Левина завтра будет занята: повезет письмо в Госстандарт. Замени ее мужем, чтобы никому обидно не было.