Дуэль. Победа. На отмелях

Гейст снова зашагал по комнате.

— Наш гость! Существует пословица, кажется, русская, что с гостем сам бог входит в дом! Священная добродетель гостеприимства! Но нам она приносит мучения, как и всякая другая!

Молодая женщина внезапно встала, выпрямила свое гибкое тело и вытянула руки над головой. Гейст остановился, чтобы посмотреть на нее с любопытством, сделал паузу, потом начал снова:

— Смею думать, что бог не имеет ничего общего ни с таким гостеприимством, ни с таким гостем!

Она встала, чтобы побороть свое оцепенение, чтобы убедиться, будет ли ее тело повиноваться ее воле. Оно повиновалось; она могла стоять на ногах; она могла свободно двигать руками. Не будучи физиологом, она заключила, что это оцепенение исходило от головы, а не от членов. Успокоившись, она мысленно вознесла благодарность небу и прошептала:

— О нет, он заботится обо всем… о самых незначительных вещах. Ничто не может случиться…

— Да, — сказал быстро Гейст, — волос не упадет с головы… вот что вы хотите сказать.

Шутливая улыбка сбежала с добрых губ под величавыми усами.

— О, вы помните, чему вас учили в воскресной школе…

— Да, помню.

Она снова опустилась в кресло.

— Это единственные минуты жалкого счастья, которые я когда-либо испытала в детстве, с двумя дочерьми нашей квартирной хозяйки — вы знаете?

— Я спрашиваю себя, Лена, — сказал Гейст, обретая на время свою ласковую шутливость, — кто вы: малое дитя или же представляете собою нечто древнее, как мир?

Она удивила Гейста, ответив мечтательно:

— Вот как? А вы?

— Я? Я явился позже, гораздо позже… Я не могу выдавать себя за ребенка, но чувствую себя таким «недавним», что мог бы назвать себя человеком последнего часа… или предпоследне го. Я так долго оставался за дверью, что не знаю хорошенько, куда зашли стрелки часов с тех пор… с тех пор, как…

Он взглянул на висевший над головой молодой женщины портрет: Гейст-отец в своей неподвижной суровости, казалось, игнорировал ее существование. Гейст не докончил своей фразы, но скоро заговорил снова:

— Чего следует избегать, так это ложных выводов, милая моя Лена… особенно теперь.

— Вот, вы опять смеетесь надо мной, — проговорила она, не поднимая глаз.

— Я? — возразил он. — Я смеюсь? Нет! Я предостерегаю вас, и только. К черту все это! Каковы бы ни были истины, которые вам преподавали в свое время, среди них есть такая: волос не упадет с головы без воли всевышнего! Это не пустое утверждение, это факт. Вот почему (он снова переменил тон, взяв со стола нож, который тотчас отбросил с презрением), вот почему я бы хотел, чтобы эти дурацкие круглые ножи были заострены. Совершенно дрянной товар: ни острия, ни отточенного лезвия, ни упругости! Мне кажется, такая вилка могла бы служить лучшим оружием в случае надобности. Но не могу же я разгуливать с вилкой в кармане!

Гейст скрипнул зубами с неподдельной и вместе с тем забавной яростью.

— Здесь был когда-то нож для мяса. Но его давно сломали и бросили. Резать здесь нечего. Это было бы, несомненно, прекрасное оружие, но…

Он остановился. Молодая женщина сидела спокойная, пристально глядя в пол; так как Гейст молчал, она подняла на него глаза и сказала задумчиво:

— Да, нож… не правда ли, вам нужен был бы именно нож, в случае… в случае, если…

Он пожал плечами.

— В складах должны быть кирки, но я отдал все ключи вместе… Да потом, вы представляете себе меня разгуливающим с киркою в руке? Ха-ха! Этой удивительной картины было бы, я думаю, достаточно, чтобы подать сигнал к атаке. А, по правде говоря, почему он не подан до сих пор?

— Может быть, они вас боятся, — прошептала она, снова опуская глаза.

— Ей-ей, можно это подумать, — согласился он с задумчивым видом. — Они как будто колеблются по какой-то таинственной причине. Что это с их стороны: осторожность, неподдельный страх или спокойный прием людей, уверенных в своем деле?

Снаружи, из мрака ночи, послышался резкий, продолжительный свист. Руки Лены впились в поручни кресла, но она не двигалась. Гейст вздрогнул и отвернулся от двери. Звук замер.

— Свистки, рычанья, предзнаменования, приметы, все это ничего не означает, — проговорил он. — Но кирка? Предположим, что она у меня в руках. Представляете ли вы себе меня, спрятавшимся за этой вот дверью… готовым размозжить первую голову, которая покажется, готовым пролить на пол кровь и мозг. Потом я крадучись перебежал бы к другой двери, чтобы проделать там то же… и, быть может, повторил бы операцию и в третий раз. Мог бы я это сделать? По одному подозрению, без колебаний, с холодной и спокойной решимостью? Нет, на это бы меня не хватило. Я родился слишком поздно. Хотели бы вы, чтобы я попытался сделать такую вещь, покуда длится мое загадочное, влияние на них или их не менее загадочное колебание?

— Нет, нет, — горячо проговорила она, словно взгляд, который он устремил на нее, вынуждал ее говорить. — Нет, вам нужен нож, чтобы защищаться… чтобы… еще есть время…