Дуэль с собой

Наконец было решено применить к ним Володин метод. Но напоить их оказалось не так уж просто — целебный напиток никак не хотел оставаться в желудках. Хотя, вероятно, какая-то часть его усваивалась, поскольку женщины перестали падать и начали перемещаться по палубе самостоятельно. Через некоторое время мученицы нашли удобное для себя место — п-образную длинную металлическую трубу, проходящую вдоль борта в кормовой части верхней палубы. Высота этой конструкции была около метра, и женщины повисли на ней, как выстиранное белье во время сушки. Головы их с определенной периодичностью поднимались и опускались, но рвало их реже, а некоторые вообще чувствовали себя неплохо и пытались поправлять растрепавшиеся на ветру волосы. Мужчины, успокоившись, оставили дам приходить в себя и пошли мужским коллективом завтракать. Аппетит, благодаря Володиному методу, у всех был хороший, и даже надоевших крабов ели с удовольствием, запивая жигулевским пивом, которое каким-то образом сохранилось в баре кают-компании.

Потекли однообразные дни плавания. Дел было мало, и все они сводились к проветриванию женщин на верхней палубе, выпивке, трепу, настольным играм, чтению детективов и тупому созерцанию океана в надежде увидеть что-то особенное. Особенное не выплывало, и коллектив в основном занимал себя игрой в карты. Жмакин в этом не участвовал. В молодости он много и азартно играл, и его мать, умирая, взяла с него слово, что он прекратит это раз и навсегда. Данное при таких обстоятельствах обещание Родик не нарушал, хотя пыл не прошел и искушение часто посещало его. Другие забавы — шашки, шахматы, домино — были не столь популярны среди пассажиров, и Родик, не находя партнеров, взял на себя роль болельщика с правом давать советы.

Выпивка, ставшая надоевшей необходимостью, по-разному преображала людей, и иногда это давало повод развлечься. На третий день плавания на корабле появилась достопримечательность — лишний пассажир. Откуда он взялся, никто не знал, но паспорт с отметкой о прохождении границы, по словам капитана, у него имелся. Этого щуплого, всегда пьяного человечка видели в разных частях корабля. Как правило, он либо спал в одном из переходов, либо ходил и бессмысленно спрашивал всех подряд: «Где я?» Когда и где он успевал напиться, было неясно. Где и когда он питался, являлось еще одной корабельной тайной. Иногда этот человечек стучался в дверь каюты и, когда открывали, задавал все тот же вопрос. Ему нашли место в одной из кают, но многократные водворения его туда ни к чему не приводили. Изменился лишь задаваемый им вопрос: «Где моя каюта?» Сначала его отводили, потом это всем надоело. Кому-то пришла в голову мысль, что он может упасть за борт. Некоторое время все от нечего делать старались следить за ним, однако вскоре выяснилось, что ареал его обитания не распространяется на открытые палубы, и интерес к этому занятию пропал. Какой-то острослов прозвал его «корабельным домовым». Кличка прилепилась, и если кто-нибудь сильно напивался, то ему говорили: «Нажрался, как корабельный домовой».

Приход в токийскую гавань прошел без приключений. Качка закончилась. Все с облегчением высыпали на палубы и наблюдали японскую морскую жизнь, изучали портовые постройки, рассматривали корабли на рейде и всматривались в туманные очертания Токио.

Таможенные и пограничные процедуры оказались чрезвычайно простыми и заняли считанные минуты. Радостное настроение омрачило лишь то, что Родик практически лишился заветного вкладыша. Паспорт с вкладышем лежал у Оксы в сумочке, и то ли от качки, то ли по другой причине находящиеся там же духи пролились и испортили паспорт. Родик наорал на Оксу, но, увидев, что японских чиновников состояние паспорта не смутило, успокоился и вышел на японскую землю с чувством победителя, обманувшего судьбу.

Первое, что встретилось ему на пути, — огромный портовый магазин. Изобилие товаров поражало. Доллары брали. Родик устремился в продовольственный отдел, набрал баночного пива — предел мечтаний советского мужчины, а к нему уже почищенную и расфасованную в прозрачные пакетики рыбу, похожую на воблу. Позвал всех, кого увидел. Они сели на лавочку, открыли пиво, выпили, взяли рыбу и расстроились — она оказалась не соленой, как хотелось и должно было быть, а сладкой, засахаренной. Этот несущественный конфуз на самом деле стал первым штрихом в картине жизни Японии — страны, где все в сравнении с его родиной наоборот.