Неожиданный союз с Фридрихом был не единственной, но одной из причин устранения Петра. Были и внутренние причины, свои у гвардии, свои у Екатерины. Мало сказать, что супруга императора не любила его и терпела притеснения. Она еще имела основания думать, что справится с управлением империей гораздо лучше взбалмошного и постоянно пьющего мужа. При дворе нашлись люди, которые поддержали в ней это направление мысли.
Дуэльная тема заставляет нас здесь припомнить одно любопытнейшее событие (ссору Екатерины со своим муженьком, тогда еще только наследником, в которой она в ответ на угрозу оружием сама готова была взяться за оружие). Дадим ей слово:
«… Его Им. Высочество однажды после обеда явился ко мне в комнату и стал говорить, что я начинаю быть невыносимо горда и что он сумеет меня образумить. Я спрашивала, в чем заключается моя гордость. Он отвечал, что я хожу через чур прямо. Я спрашивала, разве для того, чтобы быть ему угодною, следует ходить согнувши спину, как рабы Великаго Могола. Он разсердился и сказал, что он непременно меня образумит. Как же? спросила я. Тогда он прислонился спиною к стене, обнажил до половины шпагу и показал ее мне. Я спросила, что это значит; если он вздумал со мной драться, то мне тоже нужно иметь шпагу. Тут он вложил полуобнаженную шпагу в ножны и сказал, что я сделалась страшно зла».
Екатерина II в мундире Преображенского полка в 1762 г.
Нет нужды после этой сцены размышлять о том, как будет относиться к дуэлям со шпагой ли в руке, с пистолетом ли будущая российская императрица. Но эту свою симпатию она не выказывала. На виду дуэль осуждалась и грозно преследовалась. Но все больше на словах.
Очередной переворот случился в июне 1762 года и прошел быстро и успешно.
Некоторые подробности мы внаем из вполне откровенного письма Екатерины к графу Понятовскому: «… Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию… Он хотел переменить веру, жениться на Л. В. (Елисавете Воронцовой), а меня заключить в тюрьму… я стала прислушиваться к предложениям, которые мне делались со времени смерти императрицы. План состоял в том, чтобы схватить его в его комнате и заключить, как принцессу Анну и ее детей… Мы были уверены в [9]
большого числа капитанов гвардейских полков. Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых; Остен помнит, что видел старшаго (Григория Орлова. —Умы гвардейцев были подготовлены, и под конец в тайну было посвящено от 30 до 40 офицеров и около 10 000 нижних чинов. Не нашлось ни одного предателя в течение трех недель…
Я была в Петергофе. Петр III жил и пил в Ораниенбауме. Условились, что в случае предательства не станут ждать его возвращения, но соберут гвардейцев и провозгласят меня [10]
…»Граф Григорий Орлов. 1779 г
Все так и вышло. Измайловцы, преображенцы, конно-гвардейцы, в числе которых был и молодой Гавриил Державин, восторженно приветствовали Екатерину и присягнули ей. Торжественно, в окружении радостной толпы Екатерина въехала в Петербург. К присяге беспрекословно рисоединились Сенат и Синод. Переворот был бескровным. Поначалу Петр оказался под арестом в Ропше, загородной мызе, подаренной ему Елизаветой, под охраной верных Екатерине гвардейцев.
«Так кончилась эта революция, — заметил Ключевский, — самая веселая и деликатная из всех нам известных, не стоившая ни одной капли крови, настоящая дамская революция. Но она стоила очень много вина: в день въезда Екатерины в столицу 30 июня войскам были открыты все питейные заведения; солдаты и солдатки в бешеном восторге тащили и сливали в ушаты, бочонки, во что ни попало, водку, пиво, мед, шампанское». А что же свергнутый император? «Случайный гость русского престола, он мелькнул падучей звездой на русском политическом небосклоне, оставив всех в недоумении, зачем он на нем появился».
Но вот спустя несколько дней, в начале июля, молодой граф Алексей Орлов пишет из Ропши «слезное» письмо новой повелительнице России: «Матушка милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов иттить на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась.