Дуэль в истории России

Едва распечатав принесенный Соллогубом конверт, Пушкин сказал ему: «Я уж знаю, что такое… это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя — ангел, никакое подозрение коснуться ее не может…»

Вечером того же дня по городской почте Пушкин послал вызов на дуэль младшему барону Геккерну. Но если б только мог, Пушкин послал бы вызов и царю. Ведь намек в анонимном «Дипломе» был прозрачен: поэта избирали заместителем почти восьмидесятилетнего старика Дмитрия Львовича Нарышкина, обер-егермейстера двора, о котором было известно, что его жена Мария Антоновна, урожденная княжна Святополк-Четвертинская, была многолетней любовницей Александра I и что будто бы Александр щедро оплачивал согласие обер-егермейстера на собственное бесчестье. А ведь Пушкин брал, вынужден был брать, кредиты в царской казне.

Как тяготили поэта эти финансовые оковы! И до какого бешенства доводили его слухи, сплетни и грязные намеки.

Тут, кстати, уместно привести один отрывок из письма Натальи Николаевны Пушкиной к брату Дмитрию Гончарову.

Долгое время господствовало мнение, что жена Пушкина, светская красавица и пустышка, не только была не озабочена делами и творческими помыслами своего гениального мужа, но и подвела его своим легкомыслием к гибельной черте. К сожалению, письма Натальи Николаевны к Пушкину не дошли до нас. Но нижеприведенный отрывок из письма к брату не слишком соответствует только что изложенному облику Натали. Вот что она пишет брату в июле 1836 года:

«… Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам, и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна… Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение…»

Как известно, ноябрьский вызов не привел к дуэли.

Барон Георг Геккерн (некоторое время назад, после усыновления его нидерландским посланником, Дантес принял это новое имя) дал понять, что он ухаживал на самом деле за старшей Гончаровой, за Катрин. И даже намерен на ней жениться. Пушкин, как рассказывал позже барон Фризенгоф, муж Александрины Гончаровой (Ази), «отказал в своем доме Геккерну и кончил тем, что заявил: либо тот женится, либо будут драться».

Вопрос о замужестве Екатерины Николаевны был решен. Начались переговоры, предшествующие официальной помолвке и последующему бракосочетанию. Все, быть может, шло бы своим чередом, но странные события стали наползать друг на друга. Коварная Идалия Полетика заманила в свой дом Наталью Николаевну, причем сама покинула его. Приехав, Натали застала лишь одного Дантеса. Как писала много позже А. П. Арапова, дочь Натальи Николаевны от второго брака, Дантес приложил к виску пистолет и сказал, что застрелится, если Натали не отдаст ему себя. Наталья Николаевна была в смятении. Положение спасла внезапно явившаяся дочь хозяйки дома.

Не все верят в точность свидетельства Араповой. Есть несколько версий в отношении сроков и точных деталей встречи на квартире Полетики. Но как бы там ни было, Пушкин знал об этом навязанном его жене свидании, понимал, что козни не прекращаются.

Он догадывался, что гнусные безыменные письма — дело рук Геккернов. В этом его убедило многое. Письма были посланы не просто его друзьям, но именно членам «карамзинского кружка», где крутился и Дантес-Геккерн. Пушкин даже интересовался сортом бумаги, на которой были написаны «шутовские дипломы», и лицейский приятель М. Л. Яковлев сообщил ему, что это бумага иностранного производства, которой, скорее всего, пользуются в дипломатических домах. И когда Пушкин послал оскорбительное письмо Геккерну-старшему, он знал, что делает. Положение уже не могла спасти и состоявшаяся свадьба барона Георга Геккерна и Екатерины Николаевны Гончаровой (10 января 1837 года). Так что Пушкин стрелялся уже с родственником.

Последние месяцы и недели своей жизни Пушкин был страшно одинок. Не только свет отвернулся от него, его внутреннюю драму не понимали даже близкие друзья. В ноябрьской схватке Пушкин победил Геккернов, бросил их в грязь. А свет, блестящий и пустой, увидел все наоборот. Все считали Пушкина несносным, а красавца кавалергарда жалели. Гуляло мнение, что Дантес, предложив руку Екатерине Гончаровой, рыцарски жертвовал собой ради спасения чести своей возлюбленной. «Геккерн-Дантес женится! — писала в письме к мужу графиня С. А. Бобринская. — … Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы, жены Пушкина».