Дуэль в Кабуле

Виткевич не ошибся. Через год, в июле 1840 года, британская дипломатия добилась четверного договора России, Англии, Австрии, Пруссии о гарантировании целостности Турции. Николай ценой отказа от Ункиар-Искелесского договора купил исключение Франции из договора, ее изоляцию… Но ведь спустя полтора десятилетия Англия с Францией вступили в войну против России!

А Сенявин все говорил:

— Англия — в затруднительном положении… Волнения внутри страны побуждают королеву издать прокламацию о подавлении вооруженной силой мятежников, и в Ливерпуль и Бирмингам отправлены войска. В Канаде восстание против Англии никак не удается подавить. С Соединенными Штатами — спор из-за границ Канады, и вот-вот вспыхнет война… А в Афганистане, — Сенявин развернул «Северную пчелу», — смотрите: движение англо-индийской армии встречает затруднения, эмиры Синда готовятся напасть на нее с тыла, по ту сторону Инда не хватает продовольствия и транспорта… Словом, у владычицы морей дел по горло, руки связаны и…

Тут Виткевич, наконец, заговорил, прервав излияния Сенявина:

— Ваше превосходительство, тем лучше, что англичанам так круто приходится!

— И я говорю тоже: тем лучше для нас в Турции! Вы меня поняли!

— Нет, ваше превосходительство, вы меня не поняли! Ежели Англия так увязла, то зачем же нам было уступать в Афганистане! Пальмерстон погрозил бы, погрозил и притих… А сколь много мы потеряли в глазах народов Азии, кто сочтет! Народ Афганистана свободолюбив, смел, он не смирится — и он был бы навеки нам признателен…

Сенявин с сожалением смотрел на Виткевича: народ, народ… Слова и только слова. Но, однако же, опасные слова. И он сухо сказал:

— Не рекомендую вам повторять только что сказанное вице-канцлеру! А уж государю и подавно…

— Но, ваше превосходительство, господин посол Дюгамель писал вам, что мы действовали соответственно инструкциям министерства, следственно, министерство придерживалось того взгляда, что выгодно и полезно нам занять прочную позицию в сердце Центральной Азии, идя навстречу просьбам и устремлениям народным!

Сенявин нахмурился. Виткевич снова дотронулся до больного места… Инструкция, злополучная инструкция от 14 мая 1837 года! Неужели этот строптивый поляк так и брякнет государю?

— Я пояснил вам, ротмистр, — да, его величеству благоугодно было произвести вас, и таковая монаршая милость от вас требует еще большего усердия! — итак, я пояснил вам систему политики нашего правительства, и скоро придет время; когда и на нашей улице будет праздник!

11

Сенявин тотчас же подробно изложил Нессельроде свою беседу с Виткевичем и заключил так:

— Он упорствует на том, что действовал в силу инструкций, вами данных, ваше сиятельство!

Нессельроде удивленно поднял глаза. Осмеливается упорствовать!.. Его опасно допускать до государя.

— Завтра я его не приму, Лев Григорьевич, и мы с вами еще раз переговорим.

Из министерства Ян отправился к Салтыкову и дорогой обдумывал все, что услышал от директора Азиатского департамента. Мысли были безрадостные.

Вот и дом князя, крыльцо с навесом и фонарями, швейцар с булавой. Виткевич отдал лакею свою казачью шапку, саблю, поднялся по широкой лестнице.

Войдя в кабинет князя, он невольно остановился. Перед ним была огромная, залитая мягким светом комната. Пол от двери до бюро, за которым сидел князь, устланный персидскими коврами, ласкал глаз тысячью оттенков…

Мебель красного дерева, обтянутая красным штофом, пламенела в лучах солнца, падающих из широких окон.

Белоснежный мраморный камин и часы на нем, стены, обитые серебристым шелком, старинные портреты в золотых рамах — все светилось, переливалось в прозрачной золотистой дымке…

Два спокойных зеленых кресла около бюро располагали к отдыху и тихой беседе.

Напротив висел портрет удивительной красоты женщины. Виткевич невольно задержал на нем взор, и Салтыков, идя ему навстречу, сказал:

— Моя покойная матушка…

Обедали вдвоем в столь же роскошной столовой, как и кабинет.

Виткевич, обычно почти не пивший, не отказывался ни от одного вина, которое наливали бесшумные лакеи. Сдержанность покинула его, и он горячо рассказывал Салтыкову о беседе с Сенявиным.

— От меня требуют низости, князь! Выгородить Нессельроде и все свалить на Симонича. А за это сулят награду… Дюгамель знает, что мы действовали по инструкции, ни в чем ее не нарушив, и он писал о том вице-канцлеру.

Виткевич осушил бокал.

— Они, я уверен, я убежден, скрыли от императора эту депешу!

Виткевич угадал…

— Я действовал и по инструкции и по своему разумению, а и то и другое, князь, совпало с интересами и России, и Афганистана! Вы были сами в Персии теперь, вы лично убедились. Помочь Афганистану против Англии, значит…

— Значит, дорогой мой, вовлечь Россию в столкновение с Англией, а его-то и не хочет государь! Возьмите это в толк и не ерепеньтесь!

Виткевич вдруг почувствовал смертельную усталость… Все показалось ему противным, ненужным, мерзким. Он замолк и молчал до конца обеда.

Утром 5 мая его разбудил швейцар из министерствва. Сенявин прислал записку, что вице-канцлер сегодня его принять не может и откладывает встречу на завтра.