Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни

Молодой мизантроп, восставший против мировой несправедливости, выполнил свой итальянский замысел.

Но свет, к суду которого апеллировал Арсеньев, воспринял случившееся по-иному. Князь Сергей Волконский, будущий декабрист, а тогда молодой и буйный кавалергард, близко наблюдавший трагедию, вспоминал: «Весь Петербург, за исключением весьма малого числа лиц, вполне оправдывал Арсеньева и принимал в постигшей его смерти радушное участие. Его похороны почтила молодежь петербургская своим присутствием, полным участия, и явно осуждала Хребтовича и тех лиц, которые своими советами участвовали в склонении матери и девицы Ренни к неблагородному отказу Арсеньеву. Хребтович, как осужденный общим мнением, выехал из Петербурга…».

С. Г. Волконский

Акварель П. Соколова. 1816 г.

Тот же Волконский свидетельствует, что безудержный всплеск поединков — разной степени серьезности — произошел после проигранной кампании 1807 года и Тильзитского мира, который дворянская молодежь считала унизительным для России. Ревность и ненависть к французам выражалась в буйных выходках гвардейских «шалунов» — вроде битья окон у наполеоновского посла Коленкура.

Оппозиционные настроения декабристского толка были еще в зародыше. Душевный дискомфорт от горечи военных поражений, избыток молодой энергии, не находящей боевого или общественного выхода, реализовались, кроме рискованных «шалостей», в дуэльную активность.

Сергей Волконский вспоминал: «Полагая себя человеком, героем, потому что понюхал пороху, как не быть влюбленным при мирной столичной жизни? И первый предмет, могу сказать, юношеского моего любовного порыва была весьма хорошенькая троюродная мне сестра К. М. Я. Л. Р., которая имела такое милое личико, что, об ней говоривши, ее называли „une t^ete de Guide“. He я один ухаживал и потому имел для меня ненавистное лицо более счастливого в поисках К. А. Н. Придраться без всякой причины к нему, вызвать его на поединок, с надеждою преградить ему путь и открыть его себе, было минутное дело, подтвержденное на другой день письменным вызовом. Странное обстоятельство, что в этот день было три вызова: мой, другой, К. А. Я. Л. Р. к князю Кудашеву и полковника Арсеньева к графу Хребтовичу — и что переговоры по всем трем вызовам были у графа Мих. Сем. Воронцова. Первые два кончили примирением. Мой антагонист мне поклялся, что не ищет руки моей дульцинеи, и год спустя на ней женился. Второго вызова причину должен утаить, как очернившую память одной женщины. Но не удалось графу примирить третий…».

М. С. Воронцов

Портрет работы Д. Доу. 1820-е гг.

Судьба Арсеньева была знаком общего неблагополучия. Марин писал Воронцову еще в 1804 году, в связи с роковым намерением их друга: «Если бы ты знал все, как я, то бы не мог покойно смотреть на многие вещи, которые здесь делаются». В банальной, казалось бы, личной истории дворянская молодежь преддекабристского толка увидела нечто большее, чем ссору двух претендентов на руку и сердце красавицы. Дуэль приобрела незаурядный общественный смысл. Как уже говорилось, поединок Арсеньева с Хребтовичем оказался ослабленным вариантом одной из самых знаменитых и значимых русских дуэлей.

Стрелялись подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка Константин Чернов и флигель-адъютант Владимир Новосильцев, служивший в лейб-гусарах. Вспоминая об этой дуэли, Оболенский писал: «Оба были юноши с небольшим 20 лет, но каждый из них был поставлен на двух почти противуположных ступенях общества. Новосильцев, потомок Орловых, по богатству, родству и связям, принадлежал к высшей аристократии, Чернов, сын бедной помещицы…». Отцом Чернова был генерал-майор, служивший в 1-й армии, под командованием фельдмаршала Сакена.

У поручика Чернова была сестра, девушка удивительной красоты, в которую влюбился Новосильцев. Он просил руки Екатерины Черновой, получил согласие ее родителей. Сватовство его было гласно и широко известно в обществе. Но мать жениха, высокомерная и упрямая, воспротивилась, недовольная скромным происхождением невесты. Новосильцев, опасаясь ее гнева, стал оттягивать свадьбу. Почитая сестру оскорбленной, Константин Чернов вызвал Новосильцева. Тот не принял вызова, заверив его, что и не думал изменять слову. Между тем, по просьбе старших Новосильцевых, фельдмаршал Сакен заставил генерала Чернова отказать жениху, якобы по собственному побуждению. Приблизительно в это же время Новосильцев сам вызвал Константина Чернова, обвинив в распространении слухов о вынужденной его, Новосильцева, женитьбе под угрозой дуэли. Было это весной, в начале лета двадцать пятого года.

К. Ф. Рылеев

Рисунок с миниатюры 1820-х гг

Остался замечательный документ. Записка, сочиненная Черновым в ожидании поединка. Но — удивительно! — писана она рукой Александра Бестужева. Более того, ее стилистика явно обличает Бестужева и в соавторстве. Бестужев в это время находился в Москве, в свите герцога Александра Виртембергского, адъютантом которого состоял.