Дуэлист

Проверяя на рассвете безопасность Российской империи и подъехав, по обыкновению, к мосту, дабы приструнить часового, если тот имел слабость вздремнуть или закурить трубку, капитан Кузьмин с ужасом обнаружил, что стратегический мост, не принадлежащий ни одной из наций, но представляющий собою неутральный объект, выкрашен в шведский государственный цвет вплоть до самой русской стороны. Взойдя в сторожевой дом и обнаружив-таки часового угревшимся в запечной щели, капитан Кузьмин пробудил его пинками, потребовал бумаги и тут же написал донесение в штаб с описанием диверсии. Затем он поднял свою команду «в ружье», приказал зарядить пушку картечью и удвоить караулы.

Донесение капитана Кузьмина было срочно доставлено в штаб и оттуда верховым офицером самому графу Аракчееву. Граф Аракчеев, который без ведома государя шага не смел ступить и другим не давал, тут же снарядил секретный фельдъегерский эстафет в Германию, где наш царь в ту пору танцовал на конгрессах и, между прочим, занимался византийской дипломатией.

Фельдъегерь доскакал до Германии всего за три дни, загнал трех лошадей, покалечил трех возниц и тут же, не переодевши дорожного сюртука, как был, зашел в танцовальную залу, ибо фельдъегери обладают таковой привилегией. Государь с госпожой Бреденер обсуждал в это время переселение душ из умерших персон во всевозможные объекты, как вдруг перед ним явился фельдъегерь, ни жив, ни мертв, в сапогах, забрызганных грязью, без вицмундира и в шляпе поперег головы, а не вдоль, как положено уставом. Государь наш, однако, был не столь гневлив, как его батюшка, и только пошутил:

– Сия душа, должно быть, поселилась в болвана.

Затем он поклонился госпоже Бреденер, отошел к окну, сломал печать и стал читать депешу, меняясь в лице. Приметив это, французский посланник мосье Коленрук немедленно уединился в свой кабинет и записал в своем меморандуме:

«Александр переменился в лице. Бедная Швеция».

Не знаю, сколько ещё лошадей было после этого загнано, сколько фельдъегерских задов отбито на ухабах об жесткое сиденье кибитки и сколько выбитых зубов выплюнули ямщики с кровью на снег, а только через неделю капитан Кузьмин получил на своей заставе целую фуру с красками трех российских казенных цветов. И предписание от самого графа Аракчеева:

«Выкрасить в ночь перила и самые столбы пограничного моста через реку Кюмень в официальные цвета Российской империи – белую и черную полоску с добавлением красного».

Генеральское дело придумывать, а солдатское – выполнять. Капитан Кузьмин выбрал охотников из тех, которые перелезали не то что Кюмень, а Чертов Мост. И к рассвету, незаметно для шведских часовых, весь мост вплоть до шведского королевства был выкрашен российскими национальными черно-белыми полосами с промежуточной красною полоской, хотя из-за темноты и не весьма ровной.

Утром лейтенант Герринг обнаружил, что русские посягнули на серый национальный цвет перил, который был для его глаза столь привычен, словно появился вместе с самым мостом, в прошлом столетии. “Tusan Diefla!”1 – подумал Геринг, разбудил начальника караула, который спал на своем посту стоя, и тут же продиктовал донесение шведскому главнокомандующему Ав Клерклеррингу.

«Под покровом темноты русские охотники, не ставя в известность нашей стороны, покрыли всю неутральную территорию моста через реку Кюмень национальными цветами Российской империи – черными и белыми полосами с красною прожилкой, посягнувши сей вероломной диверсией на независимость Шведского королевства. В связи с вышеупомянутыми действиями русской стороны, осмелюсь просить инструкцию Вашего превосходительства для дальнейших действий. Следует ли мне уничтожить упомянутый мост во избежание поисков российской легкой кавалерии на нашу территорию, произвести упреждающий обстрел русского берега из орудий или самому вторгнуться в Российскую империю силами имеющейся в моем распоряжении полуроты Саволакского полка?

Остаюсь преданным и проч.

Лейтенант Герринг».

Поскольку дороги в Финляндии в это время года ещё весьма удобны для передвижения, то уже через три дни донесение Герринга было доставлено генералу Ав Клерклеррингу, а через неделю король Густав IV Адольф рассмотрел его на гофкригсрате. В отличие от императора Александра, король Густав не был так сильно поражен неожиданным демаршем русских.

– Что же вы хотите, господа? – сказал он членам своего кабинета. – Я сегодня за завтраком опрокинул чашку кофея на мои любимые желтые панталоны. А когда мой гофмейстер стал их оттирать, то разводы в точности расположились в виде трех шестерок. Это апокалиптическое число зверя. Не иначе как мой любезный брат Александр поддался воле этого антихриста Бонапарта.

– Пора мне напомнить ему о Полтаве, – заключил Густав IV Адольф, некстати перепутав Нарву с Полтавой, а себя с Карлом XII.