Дуэлист

– Он преследовал меня всю жизнь. Ты увидишь, – сказал Толстой, зажег свечу и, подняв её над головой, стал что-то искать в своем бюро. Мне сделалось страшно. На минуту мне показалось, что Американец достанет из тайника отсеченный палец убитого соперника или что-нибудь не менее жуткое. В прежние времена с него сталась бы такая шутка.

Он достал со дна ящика тяжелый альбум в переплете черной кожи, с окованными краями и бронзовой застежкой, что-то вроде старообрядческого молитвенника. Теперь я подумал, что он предложит мне помолиться вместе с ним, что было также в его духе. Но он сел на диван, раскрыл свою могильную книгу и хлопком ладони по сиденью пригласил меня подсесть к нему. Наклонившись через широкое плечо моего друга, я увидел на раскрытом листе миньятюрный портрет юноши с небрежными кудрями a la Duroc, как модно было носить в первые года этого века, и старомодном гвардейском мундире с очень высоким и неловким воротником под самое горло. Ниже портрета лист был исписан твердым, крупным, почти детским почерком графа, которого я не мог разобрать из-за темноты и близорукости.

– Ты помнишь, когда состоялся мой дуэль с Александром Нарышкиным? – спросил Американец с каким-то ледяным спокойствием, от которого дохнуло на меня безумием.

– Вы в середине марта переходили по льду залив, а к апрелю уже стояли на квартирах в Абове, – отвечал я. – Ваш поединок, сколько я помню, должен был состояться около середины апреля.

– Мы стрелялись двадцатого апреля. А через три дня Нарышкин умер в гошпитали. И Сарра умерла двадцать третьего апреля.

– Ну, так что? – спросил я, неприметно отодвигаясь.

– Ты почитай мой синодик, – отвечал Толстой, усмехаясь какой-то странной усмешкой, от которой у меня стиснулось сердце, и наклонил над самым альбумом яркий огонь свечи.

Под портретом шла надпись в обычной манере Толстого, не признающего правил ни в поведении, ни в грамматике:

«Александр Иванов Нарышкин, сын сенатора Нарышкина, лейб-гвардии Егерского полка подпоручик. Умер апреля 23-го 1809 года в военной гошпиталии близ Абова в Финляндии от раны в пах пистолетною пулею при поединке. Убивец граф Феодор Иванов Толстой.»

– Теперь полюбуйся-ка сюда, – сказал Федор Иванович и перевернул страницу.

На ней была наклеена миниатюрная копия портрета Сарры, сделанная незадолго до того, как её сразила болезнь, во всем блеске её гишпанской красоты, девственной и почти ещё детской, не опаляющей, но умиляющей взор. Под портретом девушки шла свежая запись:

«Девица Сарра Феодоровна Толстая. Умерла 23-го апреля 1838 года, в 11 утра, на восемнадцатом году жизни. Убийца богопротивный граф Феодор Толстой».

И размашистым, безумным почерком, продравшим бумагу, приписано:

QUITTE.

– Он будет небесным женихом моей Сарры, – сказал Федор Иванович, положив на мое плечо свою тяжелую длань, на которой из-под кружевного манжета выглядывал геометрический рисунок тату. И близко заглянул мне в глаза лихорадочно блестящими глазами, от которых у меня мороз подрал по коже.

Затем Толстой подошел к каминной решетке и бросил свою страшную книгу в жарко пыхнувшее пламя.

Городишко Нейшлот не так давно вошел в состав Российского государства. Но он по праву может соревноваться с самыми захолустными дырами нашей империи.

Нейшлот означает по-шведски «новый замок». По иронии подобным же образом самый древний мост Парижа называется Новым Мостом. Нейшлот разросся на берегу озера при замке Олофсборг – не новом, но одном из древнейших замков, построенных шведскими феодалами на финских землях. Сия мрачная фортификация состоит из прямоугольных циклопических башен, мощных казематов, крутых валов и замшелых стен дикого камня, в избытке предоставленных самою природою. Поскольку окрестности Нейшлота, по определению Толстого, есть ничто иное, как строительная площадка, на которую Господь Бог завез камня на целую Вавилонскую башню, да и бросил строительство. Крепость находится на острову, в проливе двух озер, обширностью не многим уступающих знаменитой Ладоге. Стоя на самой высокой из башен Олофсборга, часовой не видит конца свинцовому водному пространству ни в одну сторону, ни в другую, и разве изредка заметит в сей тоскливой пустыне косой парус чухонской ладьи.