Дуэт

— Процесс инициации? — переспросил Герман. Это словосочетание вызывало у него неприятные воспоминания от чтения того места в «Войне и мире», где Пьера Безухова посвящали в масоны. Что-то темное, душное навалилось на него и отпустило, словно летучая мышь крылом задела.

— Тогда бы тебя приняла еврейская община, — продолжила Сара, — дала бы подъемные. Ты бы пожил среди нас…

— Нашел бы себе хорошую рыжеволосую и очень умную девушку, женился, пошел работать помощником на фирму ее отца, нарожал бы кучу смышленых рыжих карапузов и был бы счастлив. Правда? — закончил за нее Герман и заглянул ей в глаза. Глаза Сары были как большие прекрасные звезды.

— Правда, — едва слышно прошептала она.

В конце осени, почти через полгода после первого, пришло еще одно письмо, такое же странное, как предыдущее.

Я хотела бы жить вечно. Я хотела бы быть ветром.

Чтобы взвиться песчаным смерчем, донестись до твоего порога и

свить тебе дюны с нежнейшими изгибами ложбин.

Я хотела бы жить вечно. Я хотела бы быть ветром.

Чтоб ворваться в розарий летний и вернуться розовым смерчем,

припорошив дюны у твоего порога легчайшими лепестками.

Я хотела пасть мертвой прямо сейчас, в это мгновенье.

Чтобы остаться с тобой навсегда смелым ветром.

У слабых людей все проходит. Усильного ветра впереди вечность.

«Зачем она меня мучит?» — растерянно подумал Герман и перевернул страницу.

Лето распустилось мощно и неожиданно, словно пышный пион за одну теплую ночь. Оно плавно покачивалось на стебле вечности, разнося повсюду радужные трели: «Все уже в цвету! Все уже дышит и поет полной грудью! Все уже ликует и упивается

влагой желаний!» Казалось, , этот легкий, веселящий душу перезвон будет звучать у тебя в ушах всегда. У пиона так много язычков розового пламени! Он так смел, прекрасен и бесшабашен. Он избыточен и роскошен

в светлом мареве лепестков. Но вот однажды ты, сладко позевывая, выходишь на веранду и видишь, что уже ставшие привычными для глаз розовые шапки сорвались, как слишком самонадеянные канатоходцы, со стеблей вечности и разбились вдребезги, усыпав землю миллионом розовых осколков. Встревоженно спешишь с крыльца и удивляешься, что за изобилием пионового цвета ты и не заметил, как вытянулись астры, и их сомкнутые темно-зеленые головки уже просвечивают нежными бледными макушками. Лето, лето! Как ты могло давать такие беспечные обещания! Как ты могло! Зачем ты нежило нас пустыми словами о том, что будешь вечно? Зачем клялось нам, смеялось грудным смехом, зачем ластилось и обнимаю колени? Как это жестоко — не сказать, что ты всего лишь отчаянный канатоходец, делающий умопомрачительные сальто на стеблях вечности, без страховки под куполом и спасительной сетки на арене!

Лето! Ты разбило наши сердца на осколки, как жить без тебя? Нет жизни, если нет верности!