Дуэт

Наконец денежки пошли, но Анна считала, что рано радоваться. Первая машина, первый оффшор на Кипре, чтобы не все деньги оседали дома. Она оказалась жесткой, холодной и экономной. Выросшая в достатке, Анна не рвалась к роскоши. Деньги нужны были ей для собственной экономической свободы. Никаких иномарок. Никаких ресторанов. В первую очередь — квартиру, чтобы жить отдельно от этой глыбы скорби. Кроме того, Анна все время боялась, что деньги исчезнут, истают. Ее не покидало ощущение скоротечности этого золотого момента и удивляло, что другие бездумно прокучивают огромные суммы по заграничным и отечественным казино и капризно требуют ананасы в шампанском, хотя вчера еще тихо хлебали лаптем щи. «Ешь ананасы, рябчиков жуй…» Мы это в третьем классе проходили.

Никому не доверяла. Тупо хранила деньги в сейфе, просто не могла заставить себя отнести их в банк. Презрительно кривилась, глядя на счастливо-доверчивого Леню Голубкова, и устроила страшный разнос матери, когда узнала, что та отнесла свои сбережения в «МММ». Приняла это как личное оскорбление: дочка — удачливый коммерсант, а вредная мамаша в упор этого не видит и назло доверяется каким-то проходимцам, а не ей.

Хотя ее собственная прибыль часто достигала пятисот процентов, тысяча процентов годовых, декларируемых «МММ», казалась Анне обманом, дутым пузырем. Она страшно злилась, что старшая Анна не посоветовалась с ней, словно тоже что-то смыслила в бизнесе, и долго не могла простить обиду, мстительно урезав матери на несколько месяцев прожиточный минимум. Раз ты такая умная, пусть тебя Ленечка Голубков и содержит. Впрочем, про свой бизнес мнительная Анна с кислой физией говорила, что дело еле движется. А сама все загребала и загребала деньги лопатой. Чуяла, что они забирают слишком большую власть над ней, видела, как деньги корежат других людей, словно прогоревшие спички, но остановиться не могла. Наконец нервное истощение сказалось. Весь вечер после особенно неприятной перебранки с оптовиками ее бил какой-то странный припадок, пришлось выпить полбутылки коньяка, чтобы унять дрожь. Скрепя сердце Анна наняла первого служащего — водителя и посыльного в одном лице. Потом нагрузка так возросла, что пришлось отступить еще на шаг и взять бухгалтера и секретаршу, тоже в одном лице. День за днем пролетали быстрее ветра.

Анна очень изменилась, в нее словно вселился другой человек, причем мужеского пола. Иногда она даже настолько забывалась, что говорила о себе в мужском роде — «я пошел» или «я думал». Один, всегда один, окруженный врагами.

Анна стала следить за своим здоровьем, понимала: для бизнеса, как для войны, нужны силы. Она забросила гороскопы и модные журналы. Да и сама мода куда-то пропала. Все носили всё. Появился странный корпоративный стиль. Бандиты косили под чикагских собратьев тридцатых годов, бизнесмены обрядились в малиновые пиджаки, а остальное население лихорадочно натягивало на себя одну за другой китайские и турецкие обновки с вещевых рынков. Наступила долгожданная эра изобилия. Отовсюду везли все, что попадалось под руку. В Москве можно было отыскать самые удивительные вещи. Но вещи — последнее, что интересовало Анну в этом мире. Даже мысли о Германе отступили на второй план. Теперь она вспоминала о нем спокойно, как о дорогом покойнике, и в то же время цинично надеялась, что заработает много денег и прикупит себе еще лучше игрунка, нежнее и смешливее. Потом, попозже. Когда золотоносная жила иссякнет.

Приходя с работы, Анна чувствовала себя теперь главой семьи, кормильцем. Мама, по крайней мере внешне, смирилась и ухаживала за ней так, как раньше за отцом, и, как ни странно, немного утешалась своей незаметной нужностью. Анна милостиво послала ее отдыхать за границу, в Турцию. Купила ей вместо себя шубу. Взяла с собой на Кипр на переговоры, с удивлением обнаружив, что привыкла, чтобы рядом кто-то колготился на подхвате.