Дуэт для одиночества

Весь вечер она обмирала от мысли, что придется играть. Из показанных великим музыкантом композиций ничего не запомнила. Казалось, что в уши вставили затычки, а на голову надели цинковое ведро. Кроме гулкого шума и стука собственного сердца, ничего не слышала. Учитель разговаривал с маэстро на корявом французском. Переводчик, еще с утра, мучился животом и постоянно выбегал из комнаты. Анисов хихикал и, подмигивая, уверял, что если тому станет еще хуже, то опять полечим. А если лучше не станет, то вызовем «Скорую». Пусть в больницу везут, с глаз долой. Лиза сидела в уголке с двумя студентами-выпускниками, которые должны были играть дуэт для рояля и флейты знаменитого француза. Она подумала, что, даже если они будут плохо играть, все равно он их похвалит, ведь они играют его музыку, а вот при чем тут Бах в ее, Лизином, исполнении? Ребята сыграли замечательно, а новая фортепианная соната Павла Хлебникова понравилась гостю так, что он просил опять и опять играть отдельные части. Уже все устали, и Лиза втайне надеялась, что дело до нее не дойдет. Но стало досадно – а вдруг не вспомнят, не попросят к роялю, ничего не скажут.

Принесли кофе и десерт. Разлили шампанское. Поднимали тосты за гостя и хозяев, за учителей и учеников, за музыку и вдохновение. Лиза тоже выпила бокал, голова легонько качнулась и, как воздушный шарик, отделилась от тела, закружившись под потолком вместе с ночными мотыльками, налетевшими на свет лампы. И в этот момент старый профессор тяжело встал и подошел к Лизе. Он взял ее за руку и сказал: «Твоя очередь». Он вел ее к роялю, как на первый бал, словно сейчас она должна была танцевать свой первый вальс с тем единственным, которого потом будет любить всю жизнь. Она села, казалось, неестественно прямо и далеко от рояля. Ее балетная нога нащупала педаль, руки мягко взлетели, шея красиво изогнулась, и пальцы побежали по клавишам. Анисов искоса поглядывал на француза и посмеивался. Мужской интерес и любопытство, с которым тот рассматривал юную красотку пианистку, сменились вниманием, потом удивлением и, наконец, восхищением. Он не дал ей сыграть и половины, зааплодировав, вскочил и подбежал к роялю. Это могло показаться невежливым, но не тут и не с ним. Он встал на одно колено и поцеловал Лизе руку.

– Perfection! Elle est perfection absolue![1] – задыхаясь, говорил он. Потом молол всякую чепуху, что готов взять ее в ученицы, увезти, устроить ей турне по Европе. По-видимому, сказалось выпитое за последние сутки шампанское, которое Анисов ящиками закупал перед гастролями француза. Паша мрачно наблюдал за прыжками гастролера и за смущением ученицы. Она не понимала слов на чужом языке, искала глазами переводчика. Переводчик спал на диване в соседней комнате, держась за живот, – слабительное, подлитое в его суп профессором, действовало до сих пор. Паша подошел к ним ближе и попросил маэстро повторить фразу. Когда начал перевод, слова застревали в горле. Он смотрел в широко распахнутые, испуганные глаза своей ученицы и говорил, что великий музыкант готов стать ее учителем и что, если она захочет, у нее будет все – Европа, слава, успех. Он готов взять на себя все затраты по обучению в Париже и уже сейчас начать подготовку концертной программы с оркестром. Пока Паша все это говорил, в голове вертелось: «Старый супник, паскудник, развратник, ишь, чего захотел, девчонку в Париж, себе под крыло. Да не под крыло, под брюхо. Вон какое нарастил, набулькал на своем «бордо». А у нее в глазах слезы счастья стоят. На меня смотрит, словно не понимает, о чем речь идет. О будущем твоем, моя девочка, о том, что впереди может быть другая, удивительная жизнь, в другом мире, на другом уровне. Бери, хватайся, беги отсюда, только ему ничего не позволяй, даже так смотреть, говорить, за руку брать…»

Лиза дослушала Пашин перевод и с грацией королевы повернула голову в сторону француза.

– Переведите ему, Павел Сергеевич, – сказала сухо. – Спасибо за предложение, но у меня уже есть учитель, которого я не променяю ни на какую Европу.

Паша чуть не поперхнулся, но радостно перевел. Француз поднялся, еще раз поцеловал Лизину руку и, хлопнув Пашу по плечу, сказал:

– Tu es chanceux![2]