Дуэт для одиночества

Племянник великого музыканта, маркиз Этьен де Байе, был большой знаток музыки. Профессионалом, как дядя, он не стал лишь по той причине, что вовремя осознал некоторую недостаточность природных данных. Это избавило его от разочарований и заблуждений, неизбежных при неудавшейся карьере музыканта. Миллионы, доставшиеся по наследству после смерти родителей, всю жизнь занимавшихся музейным делом и антиквариатом, разделили три брата. Этьен был младшим, родился он, когда матери было под пятьдесят, а отцу перевалило за семьдесят. В двадцать он осиротел, получив двадцать миллионов своей доли и шато Золотой Пчелы. Братья не хотели связываться с постоянными проблемами по ремонту и уходу за ветхой стариной, как они называли их родовое гнездо, и выбрали смотрителем Этьена. Он не возражал. Мальчик он был домашний, серьезный и романтичный. Обожал Прованс, музыку и рос типичным гуманитарием. Не став пианистом, выучился на юриста и занимался вопросами авторского права. Одним из его клиентов стал великий родственник, по опусам которого можно было изучать теорию современной музыки. Ранние дядины композиции были написаны под влиянием импрессионистов, потом его потянуло к нововенской школе, а теперь его сочинения пестрели фольклором как Дикого Запада, так и не менее дикого Востока.

За пару лет до описываемых событий Этьен развелся со своей первой женой Венди, американкой. Она была родом из города Милуокки, а познакомились они в Париже на выставке собак. Этьен подыскивал себе четвероногого друга, но получилось так, что нашел двуногого. Они действительно поначалу долго оставались в приятельских отношениях, она уехала домой, писала ему смешные письма, звонила, он пригласил ее на Рождество в Париж. Приглядевшись, нашел ее хорошенькой, пикантной и очень естественной. Ему нравились ее простота в общении, равнодушие ко всякого рода условностям вроде дорогой одежды и ресторанов. Она могла запросто лопать хот-доги хоть по три раза на день и носить сандалии с отрезанными тесемками, если так удобнее. Роскошь ценила с практической, а не эстетической точки зрения.

Прожили они вместе три года. Детей Венди не родила, зато оставила после себя маленький зоопарк. В доме обитали две собаки, игуана, морская свинка и попугай. Семья сиамских кошек пополнилась потомством из трех котят, а черепахи расползлись по всему саду. Венди состояла в организации по защите окружающей среды и так умудрилась своими питомцами загадить дом, что Этьена тошнило. Кроме того, после появления зеленой макаки у него началась аллергия. Венди легко согласилась на развод, когда был поставлен ультиматум: муж или макака, и покинула дом с приличной суммой, достаточной для открытия частного приюта для экзотических животных.

Этьен долго не мог забыть отъезд супруги. В этот день она стояла возле дома с обезьянкой на плече. В сторону мужа не смотрела, зато подставляла своей любимице вытянутые трубочкой губы. Макака что-то искала в ее волосах. Обе кривлялись. Раньше он не замечал, до чего они похожи, а теперь поразился одинаковости мимики. У обеих глазастые маленькие мордочки, обе вертлявые и вредные.

После развода его еще долго преследовал образ женщины-макаки, и обзаводиться женой он не спешил. Этьену должно было исполниться сорок. У старших братьев подрастали внуки, а он все носился со своими хвостатыми и крылатыми питомцами. Возможно, он решил их не разгонять из-за привычки заботиться не только о себе. Так он был воспитан матерью-аристократкой.

Лизу он увидел и услышал на вечеринке, проходящей в узком кругу дядиных коллег и учеников. Это была чудесная традиция домашнего музицирования перед ответственными концертами. Удивительной красоты женские руки, казалось, стряхивали прозрачные капли звуков на клавиши и платье. Он смотрел на ее бледное лицо, морщинку между бровей, подрагивающие уголки губ. Впервые он не мог сосредоточиться на музыке. Этьен отводил глаза, опускал голову, не помогало. Безупречность мастерства молодой исполнительницы, ее очарование приводили к банальным мыслям о великой божественной загадке, именуемой искусством. Кто знает, что именно прячется за этим словом? Сейчас сама пианистка была искусством, а рассуждения о том, что искусство не есть красота тленная, а только ее воплощение, не имели никакого значения. Ему казалось, что он глохнет, что музыка останавливается и проваливается в пустоту, а зрение обостряется. Его глаза как воронки втягивали в себя мягкий овал лица девушки, ее обнаженные шею и плечи. И вот она уже на расстоянии прикосновения…

– Неужели это вернулось?! Уже не верил! Она станет моей, не важно – как. А вдруг замужем? Надо подойти? Надо успокоиться. Глубокий вдох, короткий выдох. Вперед…