«Дух Ямато» в прошлом и настоящем

Особенно широкий резонанс имели харакири крупного военачальника генерала Ноги Марэскэ (1849–1912) и его жены. Генерал Ноги командовал одним из подразделений императорской армии во время сацумского мятежа 1877 г. Он допустил потерю знамени в бою, что считалось серьезнейшим проступком и был готов искупить свою вину, но император простил его. время русско-японской войны он руководил осадой Порт-Артура и провел операцию не особенно удачно, за что его порицали. В боях под Мукденом он также не блистал талантами полководца, но был популярен как носитель «самурайского духа» и как отец двух сыновей — пехотных офицеров, погибших в боях. В 1907 г. ему пожаловали титул графа и сделали директором аристократической школы Гакусюин [18, т. 6, с. 31]. В 1912 г., после смерти императора Муцухито, генерал Ноги и его жена совершили харакири. Самоубийство вслед за смертью господина (дзюнси) было запрещено еще в середине XVII в., харакири — в годы правления только что усопшего императора, тем не менее этот дважды запрещенный обряд толковался идеологами самурайства и был воспринят широкой общественностью как высокое проявление «японского духа», как акт «истинной морали», которая останется в веках, несмотря на запреты. Даже такой крупный и европейски образованный писатель, как Нацумэ Сосэки, усмотрел в поступке Ноги «красоту, задевающую сокровенные струны души» [4, с. 85–86]. В честь покойного генерала и его жены в Токио был построен синтоистский храм Ноги-дзиндзя, чтобы верующие могли поклоняться его духу [13, с. 20].

Возможно, что такая идеологическая активность самурайства была одной из причин откровенной агрессивности и нацеленности на военную экспансию политического курса японского монополистического капитала. Японскую буржуазию вполне устраивали подобные самурайские устремления. Она не прочь была использовать в своих интересах не только самих самураев, но и многие их традиционные моральные ценности.

Значительные перемены произошли после «открытия» страны и революции Мэйдзи в религиозной сфере. Главной среди них было изменение положения синтоизма в жизни государства и общества.

Сразу после революции был взят курс на возрождение синто в качестве национальной и государственной религии. Был провозглашен принцип единства церкви и государства (сайсэй-ит-ти). В 1868 г. был учрежден департамент по делам синто (дзингикан), который был поставлен над всеми правительственными органами. Синтоизм превратился в государственную религию. Над проповедью священников был установлен строгий контроль. Главным требованием к проповеди было сочетание религиозных наставлений с политической индоктринацией, соответствующей официальному курсу [16, с. 63].

В 1889 г. японская конституция формально провозгласила свободу вероисповедания. Но чтобы сохранить государственную религию, была сформулирована концепция «государственного синтоизма», который был объявлен не религией, а культом национальной морали и патриотизма, совместимым с исповеданием любой религии. Эта обновленная концепция не изменила существа синтоизма. Он остался старинной по форме, но проникнутой новым, империалистическим духом религией крайнего национализма, ставшей действенным орудием политического подавления и подчинения других религий [1, с. 82].

Государственный синтоизм, используя старые религиозные догматы, утверждал божественность императора, священность Японской империи, изначальное превосходство Японии и японцев над всеми другими странами и народами и повеление неба распространить славу империи по всей земле. В этом заключалась его главная функция. Теоретики и пропагандисты государственного синтоизма на страницах японской печати расшифровывали и толковали его отдельные утверждения более конкретно и откровенно. Так, значение, общие задачи и отношение синтоизма к другим религиям они формулировали следующим образом:

«Синто — великая религия, которая включает все другие. Ее можно уподобить дереву, а все другие религии — удобрениям. Синто, впитывая и усваивая различные удобрения после соответствующего отбора, крепнет и развивается. Но такая религия, как христианство, которое пренебрегает и семейной системой, и национальными узами, не может служить удобрением. Она — большое зло. Если функционирование существующей в Японии семейной системы будет нарушено и мы придем к индивидуализму или если мы отвернемся от национализма и превратимся в абстрактных гуманистов, результаты будут гибельны». И далее: «Люди и боги трудятся во имя выполнения самой великой и возвышенной цели — объединить человечество под властью императора Японии. Мы стремимся установить в мире господство и правление японского императора, поскольку он является единственным правителем на земле, на которого возложена духовная миссия, унаследованная от далеких предков из мира богов» (цит. по [16, с. 181–182]).